Шарон Меркато - Люди разбитых надежд - Моя исповедь о шизофрении

Его отец мог обеспечить лучшие условия для нашего ребенка: в настоящее время он жил со своей матерью в отдельном доме. И мой сын привык в течение дня играть во дворе, на свежем воздухе. Ему тяжело было сидеть в квартире, особенно в ненастье. Ситуация была печальной. Я заезжала к свекрови, чтобы забрать его, а он недовольно плакал, не желая идти со мной. И я поняла, что потом, когда я буду забирать его на уикенд, он будет предпочитать остаться. Его таскали между нами, а до дня суда были еще месяцы. С приближением суда отношения с моим мужем и его семьей становились все более и более враждебными. Адвокаты забросали друг друга заявлениями. При многих разводах дело может приобретать довольно отвратительный вид. Так было и с нами — может даже хуже. Легко было доказать слухи, но не душевные связи. Никто не вспомнил, что я была хорошей матерью, но каждый пункт моей характеристики, все мои прошлые поступки открыто разбирались. Это было тяжелое время.

За несколько недель до нашего первого появления в суде я вернулась к контролю за собой. В тот момент я не узнавала симптомы, в глубине души искренне верила, что выздоровела; что я никогда не снова не взберусь на ту гору ужасов. Но все началось как в прошлый раз: бессонница, отсутствие аппетита и бесконечные слезы. Гнет был весьма тяжелый, и я сломалась. Как и раньше, это был медленный и длительный процесс.

Незадолго до дня суда мой адвокат ошеломил меня вероломной вестью. Он сказал, что разговаривал с доктором Грином, и что дела скверные. Он был намерен пригласить врача, чтобы тот дал свидетельство в мою пользу, но врач ответил, что это не имеет смысла. Д-р Грин сказал, что его свидетельства лишь повредят мне. Я была ошеломлена этой новостью и пришла поговорить с врачом.

Никогда не забуду ту встречу. Д-р Грин смотрел на меня с сожалением. Он говорил мне своим кротким голосом, что он не может помочь в этом случае, потому что прогнозы относительно меня неблагоприятные. Он сказал, что у меня «шизофрения» и я, очевидно, в будущем буду иметь «рецидивы». Я смотрела на него широко раскрытыми глазами и не верила. А он продолжал, что, несмотря на наличие у меня такого умственного заболевания, я все равно «приятный человек» и это останется неизменным. От этого мне не стало лучше. Если диагноз доктора Грин был верный, у меня не будет шансов на суде. Мне казалось, что он не прав. (В этот момент в памяти всплыли предостережения Бобби, но я выбросила это из головы). Нет. Здесь, должно быть ошибка.

Я выбежала из офиса и направилась прямо домой. Я звонила всем, кого знала, спрашивая, верят ли они врачу. Большинство сказало, что это бессмыслица и врач ошибается. Потом я позвонила по телефону нашей семейной докторше, надеясь, что она не согласится с приговором д-ра Грина. Вместо этого она подтвердила его.

Позднее, в ту вновь бессонную ночь, все его диагнозы подтвердились. Мысль о том, что я должна пройти сквозь кошмар рецидива способна была сокрушить сознание. Змеи, обезображенные лица, непреодолимый ужас, иглы, отвращение, все закружилось в памяти. Я не могла вынести это снова. Потом я прочитала, что часто врачи стараются припрятать такую информацию от пациентов, опасаясь самоубийства. В моем случае я просто отказалась верить.

Той ночью я заснула лишь на час, все время стараясь успокоить себя, что д-р Грин не прав.

На следующий день я пришла на работу изнуренная и растерянная. Я была очень удивленна, что мне доверили «экспресс». Но была довольна, ведь это означало, что на кассе я работала быстро и точно. Мои пальцы летали по кнопкам без нерешительности. Я считала, паковала и улыбалась. Мысль о диагнозе принуждала меня считать быстрее, паковать тщательнее и улыбаться радушнее.

Я не спала должным образом следующие несколько суток и начала худеть. Иногда я забывала помыть голову и приходила на работу растрепанная. Из последних сил я сосредоточивалась на езде в автобусе, переодевании в форму и нажатии кнопок. Я знала, что, потеряв эту работу, я потеряю все.

У меня начались галлюцинации. По какой-то непонятной причине мне стало жаль моих покупателей. Я смотрела на их лица и видела мутные слезы, которые катились из их утомленных глаз. Я думала о том, что они бедны и стараются как-то прокормить детей. Они пользовались экспрессом, потому что не могли позволить себе много продуктов. Чтобы помочь, я запаковывала половину заказа и пробивала на кассе, а остальное украдкой бросала прямо в грязные сумки. Я чувствовала себя святой.