Отто Гофман: На Диком Западе. Том 3

Позади собравшейся с той и другой стороны публики дымились и пыхтели новенькие начищенные и отполированные паровозы — Юпитер № 60 Центральной дороги и Роджерс № 113 Тихоокеанского Союза. Дэви, со страшно натянутыми нервами и сгорая от нетерпения, оперся о переднюю часть паровоза Юпитер и стоял, внимательно рассматривая пеструю толпу. Скоро он высмотрел в толпе то, что более всего жаждал видеть — лицо Мэри. Сердце его забилось, и глаза заблестели радостью. Она еще не видела его. Рядом с ней стоял изящный молодой человек в цилиндре и красиво сшитом костюме. Он наклонился к ней и, видимо, рассказывал ей что-то занимательное. Дэви хотел, чтобы она взглянула на него, и в то же время боялся того момента, когда глаза их встретятся. Что сделала бы она в этот момент? Он не мог себе этого представить и, не отрывая глаз, смотрел на это, наполовину прикрытое полями шляпы, милое личико. Он любовался ее красотой, ее нежной, полной грации фигурой. Его напряженный взгляд или внутренняя мольба заставили ее повернуть голову. Она посмотрела прямо перед собой. Сердце ее перестало биться, кровь бросилась в лицо и залила его краской. Она смутилась на несколько секунд и вдруг послала Дэви безмолвный взгляд, полный любви и прощения. Все ее лицо как-то засветилось, она подняла свою маленькую ручку и в знак приветствия помахала ею.

— Дэви! Вы принадлежите к нашей стороне, — крикнула она.

На его глазах выступили слезы. Он не стыдился их. Он не стал бы скрывать их от всего света, но он не мог говорить от волнения и только смотрел на нее, чувствуя себя точно в раю. Он шептал:

— Дорогая моя, подождите! Обязанность заставляет меня пока стоять здесь, до соединения рельсов. Мариам, милая, подождите!

Казалось, она поняла его. В ее кивке чувствовались любовь и вера. С этого момента оба они мало заботились о предстоящем историческом акте и, не отрываясь, смотрели друг на друга. Звуки голосов, шум толпы, речи ораторов, аплодисменты, стук молотков, забивающих последние костыли, — все это как-то неясно отдавалось в их ушах, которые слышали только один звук — звук их горячо бьющихся сердец.

Так они стояли до тех пор, пока генерал Додж не призвал публику к молчанию. Он представил ей министра Масачусетса и пожелал успехов дороге и ее строителям. Затем были уложены шпалы из красного дерева, перевитые лаврами; китайцы в синих блузах и с блестящими косами поднесли пару рельсов, ирландцы приняли рельсы на руки и уложили их на место. Справа и слева два телеграфиста склонились над аппаратами, держа на ключах руки, готовые к действию, чтобы моментально дать сигнал тысячам городов. Они услышали приказ:

— Когда последний костыль будет забит, мы скажем «Кончено!..» Следите за последним ударом молотка!

Телеграфисты протелеграфировали: «Все готово! Шапки долой!»

И все газеты Америки сейчас же приняли этот сигнал, и вся нация напряглась в ожидании.

Сильные руки поднесли драгоценные костыли: золотой от Калифорнии и серебряный от Невады. Аризона преподнесла костыль, сплавленный из золота, серебра и железа, а Айдахо и Монтана — из золота и серебра и молоток с серебряной головкой. Больше речей не было. Толпа стояла в напряжении.

— Теперь готово! — стучали аппараты, предупреждая всю страну. — Соединение сейчас начнется. Начало забивки костылей будет отмечено тремя точками.

Костыли были вложены в отверстия и забиты представителями штатов. Доктор Дюрант забил золотой костыль, который символизировал завершение постройки, а президенту Стэнфорду выпала честь забить последний костыль. Он в волнении взял молот, чувствуя, что в эту минуту на него смотрят не только тысячная толпа собравшихся, но миллионы американцев. Он ударил молотом и промахнулся, ударив по шпале. Но телеграфные аппараты уже защелкали:

— Точка, точка, точка.

Президенту Северо-Американских Штатов Гранту в Белом Доме и всей нации простучали:

— Кончено!

В Сан-Франциско зазвонили колокола и двести двадцать пушек фортов возвестили о долгожданном окончании строительства. Торжествовали в Сакраменто, грохотали пушки в Омахе.

В то время, когда паровозы Юпитер и Роджерс огласили окрестности своими торжествующими свистками, когда публика шумела около шампанского, когда играла музыка, работали фотографы, и Стенфорд с Дюрантом, сложив на груди руки, стояли у соединения рельсов, — в это время Дэви с распростертыми объятиями бросился к Мэри… Ее красивый зонтик выпал у нее из рук и был смят толпой. Она обвила шею Дэви руками, их губы встретились и слились в сладком поцелуе. Дэви страстно прижал ее к себе и с замиранием сердца прислушивался, как бьется ее сердце у его груди. В этот момент как дым рассеялись вся прошлая досада, вся горечь, все тяжелые воспоминания. Они стояли среди толпы как первые люди, не испытывая ни стыда, ни стеснения, просто и откровенно упиваясь, как дети, долгожданным счастьем.