Элмор Леонард: Мальчик, который улыбался

До вечера ничего так и не произошло, но не сказать, что это было в порядке вещей. В моем отделении Бюро довольно часто, что-нибудь да случалось. В моем ведении находилось двадцать шесть семей, сто восемь апачей-хикариллов. Мы располагались почти что в двадцати милях южнее границы резервации, и большинство из этих хикариллов жили тут задолго до того, как была произведена демаркация. Эти апачи были относительно мирными — и продолжали оставаться таковыми. Один из тех случаев, когда Бюро по делам индейцев предпочитало не будить лихо — именно поэтому у нас было куда меньше происшествий, чем если бы наших апачей загнали в резервацию.

На двери моей конторы была укреплена табличка: «Ди Джей Мерритт, агент. Отдел апачей-хикариллов, Отделение Бюро по делам индейцев в Пуэрко, Территория Нью-Мексико». Именно то, что надо было поместить на дверях убогого домишки из саманного кирпича, одиноко стоявшего у подножия гор Насимиентос. Мои апачи предпочитали селиться повыше — до ближайших jacales (хижин) было не менее двух миль. Отделение же обязано было оставаться в почтовой орбите — даже если вся почта состояла из бесполезной и бессмысленной документации, которую присылало Бюро.

Я почти уже сел ужинать, как внезапно вернулся Тудишишн. На этот раз он летел сломя голову, и резво спешился, не дожидаясь пока остановится лошадь. Он был в сильном возбуждении, и говорил на смеси апачского и испанского, время от времени вставляя английские слова.

Когда он приехал в резервацию, то решил там немного задержаться и повидаться со старыми друзьями в отделении Бюро в Пуэрко. Встреча затянулась, поскольку они давно не виделись, утро плавно перешло в день, пива было в изобилии, как и разговоров — ради такого даже выпили кофе. Узнав, что приехал Тудишишн, начали приходить апачи из отдаленных поселений, затерянных в холмах — узнать как дела в других резервациях. Очень быстро собралась толпа, и все шло к доброму веселью, когда неожиданно появился señor Маккей.

С ним было много мужчин, и они все искали Микки Золнера — любителя индианок, как его называли белые.

Все детали происшествия я узнал много позже, но если вкратце, то дело было так: Маккей и еще несколько человек отправились поохотиться. Тем утром, проснувшись, они обнаружили пропажу лошади, дробовика и еще нескольких личных вещей. Они отправились по следу, благо он был свежим, и тот привел их к хижине Микки Золнера. Там была его женщина и сын, а у входа в jacale стояла лошадь. Микки Сегундо, был польщен тем, что ему выпала честь привести таких важных людей к отцу, который в тот момент сидел с Тудишишном.

Маккей привел с собой лошадь, и когда они нашли Микки Золнера, то немедленно схватили его и, не задавая никаких вопросов, накинули ему петлю на шею. Затем они усадили его на ту лошадь, которую он, по их словам, украл. Маккей сказал, что это будет самым подходящим выходом. Когда Тудишишн увидел, к чему идет дело, то немедленно вскочил в седло и помчался за мной — он прекрасно знал, что слушать апача Маккей и компания не станут.

Когда я прибыл туда, то Микки Золнер все еще сидел на гнедой кобыле, с петлёй на шее — другой конец веревки был обвязан вокруг тополиной ветки. Он свесил голову на грудь, как человек, которого покинули все силы. Когда я подошёл к нему, он поднял на меня свои уставшие водянистые глаза, красные от выпивки.

Золнера я знал очень давно, но не скажу, что мы были близко знакомы. Он не принадлежал к тем людям, с которыми моментально сходишься. Он просто жил на своей апачской rancheria — уже это выделяло его в особую категорию людей. Вообще-то он был общительным, но мало кто из белых с ним водил дружбу — говорили, что он все время пьет и никогда не работает. Может быть, они просто завидовали. Золнер был белым, который добровольно превратился в индейца. Полностью. Это и было причиной того, что он считался аутсайдером.

Его сын, Микки Второй (или Микки Сегундо, как его все звали), стоял рядом, держась за стремя и смотрел на всё происходящее с изумлением. Он вцепился в стремена, словно намереваясь никогда не выпускать их из рук. И это был первый раз в моей жизни — и единственный — когда я видел Микки Сегундо без его вечной улыбки.

— Мистер Маккей, — сказал я скотоводу, который стоял, засунув руки в карманы, — боюсь, что вынужден попросить вас отпустить этого человека. Он находится под юрисдикцией Бюро по делам индейцев и его судьбу должен решить суд.

Маккей промолчал, но вот Боуи Эллисон, его надсмотрщик, расхохотался и ответил: