Макс Брэнд: Парень с границы

А праздник был в полном разгаре. Соседи шли целыми семьями, заходили старые друзья и просто знакомые. И все же какой-то слушок, видимо, пробежал по деревне, потому что гости не приставали к Рикардо с расспросами, предпочитали любоваться им на расстоянии… Причем с явным уважением.

Доктор удобно расположился на прохладной веранде дома Уильяма Бенна, выставив руку на солнышко, чтобы теплые ласкающие лучи прогрели и заживили рану. У стены, откинувшись на спинку кресла, сидел сам Уильям Бенн. На его угрюмом лице лежала печать усталости, глаза были полузакрыты, одна рука лениво покоилась на коленях, другая — на подлокотнике.

— Ничего не имею против того, чтобы немного помолчать, — заявил доктор. — Это никогда не вредит хорошей беседе. Но, по-моему, тебе есть что сказать, Бенн. Так говори! И покороче, если можно.

Уильям Бенн открыл глаза.

— Все равно никак не пойму, — произнес он.

— Никак не поймешь чего? — нетерпеливо переспросил Клаусон.

— Обычно предчувствия меня не подводят.

— О каком предчувствии, интересно, ты говоришь?

— О кувшине с золотом, вот о каком.

— Ты, часом, не пьян? — поинтересовался доктор.

— Когда я впервые увидел мальчишку…

— Ах вот оно что! Ты подумал, что он настоящий клад. Это еще раз доказывает, мой друг, что все эти дурацкие идеи ничего не стоят.

Бенн задумчиво покачал головой:

— Ошибаешься. Из него наверняка должно что-то выйти, вот только я не знаю что.

— Так ты виделся с этим молодым дурачком? — спросил доктор.

— Да, это оказалось очень просто.

— Ходил к нему домой?

— Нет, нашел его за работой.

— За работой?!

— Да, на мельнице. Он таскал и складывал мешки с мукой.

— Долго он там не продержится, — со знанием дела заметил доктор.

— Это почему же?

— Потому что он отродясь не любил работать и к тому же успел вкусить другой жизни.

— Долго он там не продержится, но совсем по другой причине, — возразил Уильям Бенн.

— По какой же это, интересно? Если, конечно, можешь ее назвать.

— Могу, почему бы и нет? Это не так уж и трудно.

— Так по какой же, Бенн?

— Он растратил силы. У него ничего не осталось в жизни, кроме горечи разочарований. Когда он увидел меня, мне показалось, что он вцепится мне в горло!

— Попробовал бы только, получил бы хороший урок!

— Ты так думаешь? По-моему, доктор, ты его явно недооцениваешь. Он сильнее разъяренной пумы! Он не выполнил того, что мы от него хотели, поэтому ты ненавидишь его.

— Да ты спятил!

— Но почему бы не назвать вещи своими именами, раз уж ты хочешь откровенности? Да, мы оказались ослами!

— Это уж точно. Доверить такой грандиозный план этому безмозглому юнцу!

— Безмозглому? Ты снова не прав. Мы знаем его как облупленного. Честность… Вот что сгубило его и наш гениальный план! И все равно он выиграл. Ты должен признать, что он держал всю игру в своих руках, ему удалось обвести вокруг пальца и девчонку, и ее семью. И все же совесть взяла верх там, где не смогли взять верх ни Перкинс, ни Гуадальва. Так что же, ты называешь честность глупостью?

Доктор молчал, он был явно расстроен.

— Сегодня я тебя что-то не совсем понимаю, — наконец проговорил он. — Но скажи, ты хоть пытался его вернуть?

— Допустим, я скажу, что он наплевал на мельницу, собирается вернуться к нам и смешать свои карты с нашими, чтобы играть на одну руку…

Доктор вскочил:

— Значит, мы снова заполучим рабочее оружие, которое откроет нам путь к миллионам, да, Бенн?

Тот только усмехнулся:

— В этом-то все и дело! Ты бы ценил его очень высоко, если бы он вдруг вернулся. Но он не вернется! Он никогда не вернется к нам! Кстати, Рикардо сказал мне, что думает о тебе! Да, да, о тебе. И обо мне тоже. Заявил, что, если бы не страх потерять работу, он нашел бы время снести нам обоим головы! И в подтверждение своих слов даже коснулся револьверов, спрятанных у него под курткой. Нет, он никогда не вернется к нам. Ему приятнее горбатиться на этой паршивой мельнице.

— Да хватит ли ему честности?

— Ну как же ты не понимаешь, Хамфри? Он не может смотреть на людей без презрительной усмешки. Его душа отравлена. Все нутро у него горит, словно в лихорадке!

— Это, наверное, потому, что он не привык трудиться.

— Нет, потому, что он полюбил эту девушку.

Доктор присвистнул:

— Что, в самом деле полюбил? А по-моему, он полюбил ее семь миллионов. Думаю, в этом-то и все дело.

— Ты чересчур умен, доктор, — не без сарказма заметил Уильям Бенн. — Ты так глубоко проникаешь в суть вещей, что не замечаешь самых простых фактов. Он полюбил девушку и любит ее до сих пор. Причем втайне сильно страдает.