Wolfgang Krieger - Postsowjetische Identität? - Постсоветская идентичность?

Номеда Синдаравичене в своей статье рассматривает различия между поколениями с точки зрения ценностной ориентации и идентичности с советской эпохой. В начале трансформации в Литве (и, вероятно, не только там) бок о бок существовали три разные ориентации: советская, национальная и западная. В какой-то степени эти ориентации соответствовали поколениям, но в советской системе личная судьба и собственная роль сыграли, по крайней мере, столь же решающую роль. Синдаравичене отличает "старое поколение" тех, кто родился до окончания Второй мировой войны, кто пережил конфликт между своими предыдущими, часто западными или религиозными ценностями и социалистическими ценностями, и "молодое поколение", которое родилось во время войны и вскоре после нее и которое либо было в значительной степени вовлечено в строительство советского общества, либо идеологически сформировалось, либо потеряло все, всегда чувствовало угрозу и должно было оставаться незаметным, Потерянное поколение", спасенное после 1960-х годов, пережило великий спад и вместе с ним утратило веру в социалистический смысл жизни и прежние ценностные ориентации, а сегодняшнее "независимое поколение" тех, кто родился после 1990-х годов, выросшее в ценностном вакууме потерянного поколения и наделенное большей свободой, чем любое предшествующее ему поколение, скорее стоит в нерешительности перед задачей переориентации. Появляются новые типы ориентаций, с новыми приоритетами в плане образовательных идеалов, социальной ответственности, престижа и социального статуса, а также других материалистических ценностей. Возврат к досоветским традициям, религиозности, культуре семьи и национальных великих, с одной стороны, и западным политическим, социальным, экологическим и демократическим ценностям, индивидуализму и ярко выраженному потребительскому отношению – с другой, также характеризуют новые ориентации молодого поколения.

Сона Манусян занимается вопросами развития гражданской идентичности и рамочными условиями ее формирования в постреволюционной Армении. На фоне истории страны она в первую очередь объясняет претензию на доминирование этнически ориентированного самосознания в рамках армянской национальной идентичности, в отличие от которого гражданская основа сравнительно слаба. Является ли этническая идентификация гарантом социальной сплоченности, когда гражданская самоидентификация едва ли выражена, однако представляется сомнительной, особенно когда между поколениями и социальными классами существуют значительные различия в отношении их ценностей и целей в жизни, которые в настоящее время усилились в результате революции. Именно этот опыт успешной революции против старого режима, для которого были характерны коррупция, кумовство и отчужденность, не только дал людям, проводившим революцию, новую буржуазную уверенность в себе, но и показал всем гражданам, что они могут сами определять правительства и участвовать в становлении государства. Тем не менее, многие аспекты гражданского самосознания, которые никогда не могли возникнуть в армянском прошлом, еще предстоит крестить – новое понимание гражданской ответственности, солидарности и участия – и со временем должны быть установлены новые отношения между государством и его гражданами, основанные на взаимном доверии.

Манусян рассматривает конкурирующие самопонимания различных групп по семи контрастным измерениям, а именно: напряженность между этническим и буржуазным самопониманием, между традиционным и прогрессивным, между личным и общественным, между институциональным и агентским, между прошлым и будущим, между дискурсом и практикой, между самопониманием и саморефлексивным. С одной стороны, этнические основы нации многократно приводят к тому, что нормы национальной идентичности отстаиваются с нетерпимостью и высоким давлением для их соблюдения; с другой стороны, буржуазная уверенность в себе все еще кажется слишком малоразвитой, чтобы противопоставить националистические упрощения требованиям либеральной, демократической и плюралистической солидарности. Даже между полюсами консерваторов и прогрессистов, идентичность граждан меняется – с прочными связями между поколениями – между стремлением к более свободному образу жизни и традиционной семейной ориентацией, которая это ограничивает. Такие противоречия также отражаются в двойных стандартах между практикой, демонстрируемой внешнему миру, и практикой, фактически проживаемой в частном порядке. Человек, ранее контролируемый как традицией, так и советской социальной моралью, уже некоторое время задумывается как вызывающий противник общества, который с социальным цинизмом противостоит социальной реальности, особенно институтам, и ищет своего счастья за пределами этой реальности. Сегодня она мстит беспощадным эгоизмом, слепым потребительством и неограниченной социальной конкуренцией, которым, по-видимому, чуждо любое восприятие общественных интересов. Когда давление традиций и коллективизма перестает быть достаточным, этому развитию может противостоять только буржуазное сознание, которое видит в человеке не только носителя прав на свободу, но и носителя обязанностей и соображений, и на этом может быть основана новая солидарность. Государство является не только гарантом прав, но и претендентом на рассмотрение.