Отчасти они уже обусловлены аномалией, которая распространилась в конце советского периода, а затем и полностью в 1990-е годы, что, по-видимому, привело не только к экономическому и культурному упадку советских государств, но и к падению солидарности и внимания общества, чему ничто не может противостоять и сегодня. Но они также являются следствием бедности, пережитой в 1990-х годах, стагнации тенденций в области заработной платы, продолжающейся девальвации академических профессий и отсутствия перспектив для образованных людей. Мкртчян ссылается здесь на теорию аномалии Мертона и объясняет дезорганизацию и нерегулярность армянской социальной культуры как коллективное состояние диссонанса мишеней, т.е. как следствие недоступности ценностных символов посредством правовых ресурсов. Такое положение дел включает в себя растущую концентрацию капитала у олигархов, а также рост преступности среди "белых воротничков", конкуренцию и недовольство граждан. Если эти изменения будут исправлены, то необходимо будет не только отказаться от пессимизма и нового осознания "нравственного индивидуализма" и отношений между государством и гражданским обществом. Мкртчян возлагает свои надежды на систему образо-вания, потому что это самое важное социальное место, где можно прививать новые знания и приобретать новые ценности. Однако это предполагает, что система попрощается со своими прежними авторитарными структурами и своей этнизирующей пропагандистской миссией, а также будет способствовать воспитанию у молодежи гражданской ответственности и глобального мышления.
Бакытбек Малтабаров описывает состояние коллективного сознания в бывших советских республиках, характеризующееся разобщением, раздробленностью и противоречиями. Парадоксы формируют не только общество и отдельные группы, но и личность самого человека. Они являются наследием реальности советского общества, которая сама по себе противоречива, а также последовательного подрыва и, в конечном счете, крушения мировоззрения, которое на протяжении поколений гарантировало единство государства, общества и личности, и утраты ценностей и взглядов, которые, казалось бы, все меньше и меньше могли устанавливать перспективы на будущее. Малтабаров отмечает, что отход от социалистических ценностей произошел не только с перестройкой; скорее, социалистические основы ценностей и установок размывались перед лицом общественно-политической практики с 1980-х годов, пока, наконец, противоречия между принятыми высокими стандартами и живой реальностью не стали настолько очевидными, что коллапс системы уже не мог быть остановлен. В поисках новых форм принадлежности, на протяжении более тридцати лет (как это было уже на рубеже веков), доминирующую роль почти во всем мире играет не политическая идеология, а этно-национальный фактор. После распада Советского Союза захват конструирования национального или этнического самосознания был первым и наиболее легким для установления спасательного акта против опасности окончательного распада государственного единства. Малтабаров говорит о "процессе материализации национальной самобытности, национального достоинства и национальной культуры", который использовал возможности обращения к традициям и обычаям предков, но который также способствовал сепаратизму и нетерпимости. Бесконечная болезненная история распада Советского Союза – это также история ссылок на национальную идентичность, которые, по сути, являются этноцентричными по отношению к расовым мотивам. Малтабаров раскрывает целый ряд политических парадоксов национальной идентичности, в результате которых международные отношения усложняются, если не разрушаются, то разрушается их собственная экономика, культивируется шовинизм и расизм. Сюда же относится и парадокс обновления религиозного сознания в Кыргызстане, которое, хотя и не погасло в советское время, уже едва ли было заметно, но которое сейчас – на удивление пробужденное по каким-то случайным причинам в угоду политическим или экономическим преимуществам – расцветает в символ национального единства. Исследование, проведенное Малтабаровым и др., показывает, что большинство кыргызского населения утверждает, что их родители воспитывались религиозно в суннитском исламе, в то время как четверть винит в новой религиозности свое этническое происхождение. С другой стороны, более 70 процентов опрошенных до сих пор посещают мечети или другие места поклонения либо вовсе не посещают, либо посещают их только раз в месяц. Поэтому существует серьезная разница между предполагаемой религиозностью и исповеданием религии. Вместе с тем, те же респонденты ростом религиозности молодежи, деятельностью сект и экстремистскими тенденциями в стране. Результаты показывают, что не только существует значительное давление на определение идентичности, но и то, что в поисках идентичности многие люди полагаются на единство религии и этнического происхождения, которое, однако, не может быть достоверно оправдано ни личной социализацией, ни вновь приобретенными убеждениями.
Читать дальше