Георгий Левченко - Сон разума (СИ)

– Я вот никогда не понимала, а чего же ты хочешь от жизни, а?

– Не знаю, теперь не знаю, – это немного смутило его спокойные размышления, ведь доселе Настя не задавала подобных вопросов.

– Пора бы уже, – усмехнулась она, слегка потормошив пальчиками его залысину на макушке, довольная, что сказала нечто, поставившее Фёдора в тупик. – А я, кажется, знаю.

– Странно, чего вдруг ты об этом спросила, да и что у меня осталось от жизни-то?

– Да ты что! – Настя посмотрела на него так, будто её взгляд должен был сразу его в чём-то убедить. – У тебя ещё очень многое впереди.

Уже совсем стемнело; хоть балкон и был полностью остеклён, но лавочка, обитая сероватым дерматином, на которой они сидели, крепилась прямо к стене, и спине становилось холодновато, да и разговор иссяк. Настя через пару минут, вздохнув, нехотя встала:

– Ладно, пойду-ка я посуду помою.

А Фёдор, выкурив напоследок 2 сигареты, отправился смотреть телевизор.

22.04 Кажется, завертелись шестерёнки. Конечно, не сразу в полную меру, но настроение сильно переменилось. Весь день, хоть совсем не выспался, присутствовало ощущение прилива сил и вместе с тем стойкого внутреннего равновесия (даже на работе никому не удалось вывести меня из себя), которое, наверно, можно сравнить с приятной лёгкой усталостью после небольших физических усилий только в душевном смысле. Вдруг раскрылось, посветлело сердце, и многое просто отошло на второй план. Я просто зациклился на одной мысли, стал слишком себя жалеть, от чего впал в тяжёлое оцепенение. Каково содержание этой мысли, остаётся пока загадкой, ну и бог с ней, занятно только, что именно она вывела меня на ощущение «лёгкости бытия», чему немало поспособствовала и одна из моих отрадных способностей быстро переключаться с неприятных пустых ощущеньиц на мелкую, но конкретную заботку, трудясь над которой, из головы выветривается всякий вздор. В любом случае, я честно не ожидал такого скорого действия моих вечерних «упражнений», книжонка-то не соврала. И как бы патетично то не звучало, но у меня есть уверенность в завтрашнем дне в полном смысле этого слова, будто развеялась пугающая неизвестность, и ты сам всё контролируешь, не ожидая никаких неприятных случайностей. Оптимизм этот, наверняка, преждевременный, но он мне сейчас очень нужен, так что, если бы голова немного не побаливала, было бы совсем идеально. Но это я уж слишком многого хочу.

Среди лёгкой кутерьмы в уме можно выудить и кое-что определённое: со всей уверенность и прямотой могу заключить, не много не мало, что я обычный, нормальный человек со слегка, быть может, ненормальной жизнью. Вывод довольно простой, даже тривиальный (а сейчас я не боюсь тривиальности), по сути, чтобы его получить, ходить далеко не надо, следует всего лишь взглянуть на свою жизнь со стороны и увидеть, что в ней, очевидно, нет ничего выдающегося ни в хорошем, ни в дурном смысле. Однако он (вывод) может быть ценен исключительно своей непосредственностью, тем, чтобы можно было придти к нему без фальши и двусмысленности, а иначе получится, что ты сам себя обманываешь. Лишь в юности имелись у меня кое-какие метания, но у кого их не было, ведь на то она и юность, чтобы казаться неопределённой, недосказанной, недоделанной, чтобы самому не понимать и не замечать свою жизнь, а относиться к ней как к непреложной данности и с полным сознанием собственной правоты совершать глупости столь же невообразимые, сколь и ничем не чреватые. Но теперь я думаю и действую так, как от меня требуют конкретные обстоятельства, и пусть сие немного неправда, в данный момент я готов простить себе и это.

А ведь между тем странно, что именно сейчас в характере появились необдуманные крайности, не пагубные, но несколько экзотические. Они будто раскачивают его из стороны в сторону, желая вызвать неуместную реакцию, но я всегда умею вовремя остановиться, так что всё оказывается просто понарошку. При этом одни вещи видятся размыто, по преимуществу те, насчёт которых давно утвердился во мнении, какие-то ограничения неожиданно исчезают, и бессознательно следуешь любому призыву сердца, не замечая неуместности его порывов до тех пор, пока они не переходят грани между действительностью и твоим внутренним миром. И однако же кое-что становится столь очевидным, что с досадой удивляешься, как ранее этого не замечал, а иногда даже и самая суть ускользает от тебя, и ты вполне отдаёшься одному впечатлению, любуясь его внешними ясностью и простотой. Например, приехав сегодня на работу, я долго и рассеяно просматривал документы, о чём-то поспорил с секретаршей, а потом, подняв глаза от монитора и взглянув в открытое настежь окно, будто увидел пейзаж одного из голландских художников XVI-XVII вв. Я не имею в виду дома, их крыши, улицы, наполненные людьми и машинами, а, скорее, форму всего этого, сочетание и симметрию, которые, видимо, сохраняются неизменными, как неизменными остаются небо, плывущие по нему облака, свет Солнца, стягивающиеся к горизонту и образующие единое органичное целое так, что в каждой его чёрточке ощущается подчинённость общему ритму. Возможно, рассуждения о гармонии целого слишком размыты, чтобы считаться с ними, но я открываю его для себя только сейчас, чем покамест и наслаждаюсь, отыскивая закономерности, понятные только мне одному, не ощущая никакого желания с кем-то делиться. Конечно, сие эгоизм, даже злорадный эгоизм, презирающий всех вокруг, но и его я сознательно и с лёгким сердцем себе позволяю, потому что не знаю, будут ли мои открытия иметь значение для кого-нибудь другого. Даже с близкими не хочу делиться, поскольку насчёт них точно уверен, что они меня как раз таки не поймут, а вот беспокойства будет много. Тема тёмная, к тому же я захожу куда-то не туда, волнение окружающий здесь ни причём, в ней много нового, непонятного, а сейчас достаточно просто запомнить её внешнюю форму.