Поющий на рассвете (СИ)

— Итак, несмотря на имеющиеся взыскания, вы все-таки продолжаете задирать своих товарищей… И что же вас на этот раз заставили сделать? — взгляд перешел к Леонту.

Идзуо снова сделал шажок вперед, заслоняя собой сирина, кланяясь и улыбаясь:

— Ками-сама, позвольте моему другу не повторять этого, дабы не осквернять свои уста еще раз подобной мерзостью, тем более мерзостной, что произнести ее заставили чистое дитя неба.

— Идемте со мной, Леонт, — по лбу и щекам директора на миг пробежали золотистые всполохи, затем погасли.

Сирин просеменил к нему, опустив голову и пряча лицо в прядях пушистых, вьющихся волос, собранных на затылке скромным костяным гребнем.

— Итак, рассказывайте, — директор сотворил завесу магии, отсекшую их от всех остальных.

— Владыка, я… Идзуо все верно рассказал. Клейт отобрал у меня мамин медальон и пригрозил, что, если я не сделаю… и не скажу… кое-что, он бросит его в унитаз, — запинаясь и сглатывая, прошептал сирин.

— И что именно он потребовал сделать и сказать?

Белая кожа сирина покрылась некрасивыми пятнами румянца на скулах, стали четче видны венки. Он еще больше опустил голову.

— Пройти в спортзал… раздеться и сказать, что хочу, чтобы меня… — голос сорвался на чуть слышный писк и умолк.

— Вот как. Что ж, не волнуйтесь, Клейт будет наказан.

— Надолго ли? — шепнул Леонт. — Потом он еще больше разозлится на меня и в самом деле утопит медальон… Это все, что у меня осталось от родителей. Совсем все…

— Я наложу заклинание на медальон, — директор успокаивающе погладил сирина по голове. — Его нельзя будет украсть или потерять. Но это все, что я могу для вас сделать.

— Я понимаю, Владыка, и благодарю, — Леонт поклонился ему.

Все знали, что сирины очень привязаны к своим родителям, пока не построят собственную семью. Но и то, что отец Клейта был самым щедрым спонсором академии, тоже следовало учитывать. Демонское братство было в академии самым крупным, здесь учились отпрыски самых благородных семей этого мира. Ангелы, изначально бывшие антагонистами демонам, теперь предпочитали сохранять нейтралитет и не вмешиваться в отношения демонов с народами иных миров. Как именно приструнить Клейта, директор пока не знал, но чаша его терпения понемногу переполнялась. Этот признанный вожак демонов был ему особенно ненавистен из-за личностного аспекта силы — директор был богом справедливого воздаяния.

Он зачаровал медальон сирина, вложив искру личной силы, очень надеясь, что Клейт попытается украсть украшение. Ожоги с его пальцев никогда не сойдут. Цепочка починилась сама, звенья, разорванные грубым рывком, словно срослись и спаялись, как новые.

— Вот и все. Я вижу, в стенах академии у вас, наконец, появились друзья и защитники. Будьте аккуратны с ними. Я бы посоветовал вам осмотрительнее выбирать тех, с кем собираетесь дружить, но не стану. Можете идти, Леонт.

Сирин не совсем понял совет насчет аккуратности. Может быть, директор имел в виду, что не стоит злить Менедема? Да и китсунэ был опасен. В своем мире он считался не то могущественным демоном, не то коварным и злым божком, и такое покровительственное отношение было по меньшей мере странно. Вот Менедем, несмотря на то, что полубог, прост и, если его не злить, дружелюбен, хоть и туповат на первый взгляд. Но зато его всегда можно попросить достать яблоко на высокой ветке, заброшенную кем-то из расшалившихся сильфов на верхушку ленту, или щелкнуть пару орехов.

Сейчас они оба сидели на скамье, ожидая Леонта. Клейта и других пострадавших утащили в медпункт, минотавры разошлись. Сирин осторожно подошел к ним, кашлянул и постарался выразить голосом всю глубину своей признательности:

— Идзуо, Менедем, я очень благодарен вам за помощь и защиту.

Нежный, переливчатый голос бальзамом пролился на души минотавра и китсунэ. Менедем, не размениваясь на слова, просто пригреб Леонта к себе, что-то промычав. Нет, он, остыв от вспышки ярости, прекрасно понял, что проклятый белохвостый лис втянул его в какую-то игру, и надо бы поразмыслить над этим, чтобы не подставить голову под топор, как его незадачливый прародитель. Но китсунэ не давал сосредоточиться, льнул и нашептывал непристойности, отвлекая внимание. Минотавр только фыркал и пытался полегче отпихнуть его.

Не то, чтобы хотелось… Но неприлично же — штаны на паху топорщатся теперь. Голос сирина смыл гадесово наваждение лиса, именно из благодарности за это Менедем и обнимал теперь мальчишку, стараясь не помять его нежные пернатые крылышки.