Поющий на рассвете (СИ)

В академии было всего три представителя этого мира. И только один из них — белый. Двое остальных — юноша и девушка — совершенно явно считали Идзуо своим господином, заискивали и старались предугадать каждое желание, слово и жест. Тот же не ставил их потуги и в медный обол, отмахивался и старался остаться один. Его совершенно явно аристократические замашки презабавно сочетались с похотливостью, мнимой открытостью и веселостью. У шкатулки по имени Идзуо было даже не двойное дно, а Аид знает сколько секретов. Менедему было любопытно посмотреть, что этот лис таит, но времени не было — еще столько секций библиотеки не прочитано. Покувыркаться с ним было приятно, но позволять втереться в свой ближний круг? Ни за что. Тем более что ближнего круга у него, опального принца, одиночки и тупицы, считай, не было. А любовники в душу не допускались. Пускай все так и остается. Ничего большего никто не заслуживает. Главное, сыграть достоверно и убедительно, чтобы отвадить и этого лиса. С этой мыслью Менедем заснул, прижав лиса покрепче к себе.

Леонт проснулся в медпункте. Он понял это сразу, даже узнал койку, не поворачивая головы, чтобы осмотреться: трещинка над нею была ему знакома до мельчайших подробностей. Он на этой койке оказывался с завидной периодичностью: то неловко выдернет перо из крыла и едва не истечет кровью, то попадет под ноги минотаврам, для которых низкорослый и хрупкий сирин — что тростинка. Минотавры, конечно, извинялись потом и сами отнесли его в медпункт, но провалялся Леонт тогда около недели, пока магия сращивала ребра и ключицу.

А что он здесь делает сегодня? Леонт сперва нахмурился, потом вспомнил и едва не завыл от нахлынувшего беспросветного отчаяния. Его видели таким… И теперь слухи по всей академии разнесутся… Что ему делать? Рука метнулась к шее, нащупала тонкий рубчик, оставшийся от царапины, но не нашла медальона. Не может быть, он потерял его?! Леонт вскочил и с облегчением, пригасившим даже отчаяние от грядущего позора, схватил медальон с прикроватного столика. Цепочка, конечно, порвана, но он может обратиться за помощью к кому-то из подгорного народа, еще немного денег у него есть.

Может быть, все еще и обойдется. Кто же его видел? Клейт, но этот болтать не станет — ему же первому и прилетит за издевательства. Кажется, еще кто-то из минотавров… Они тоже не склонны обсуждать чужие желания, потому как у самих морды в пуху по самые кончики рогов. Никто не может похвастать такой любвеобильностью, как эти рогатые парни. Кто еще? Кажется, китсунэ, они не были близко знакомы, хотя посещали несколько курсов вместе — танца, пения и каллиграфии. Но ему-то точно болтать незачем. Леонт слегка успокоился.

Что-то цепляло, но он устало откинулся на постель. Все будет хорошо. А если нет… Ему хотелось жить, но если его жизнь здесь станет невыносимой, он лучше споет последнюю песню на своем погребальном костре. Упрекать его все равно некому, родителей больше нет.

Пришел дежурный целитель, поводил руками, кивнул:

— Вы можете идти, Леонт. С вами уже все в порядке.

— А что со мной было? — решил все-таки уточнить он.

— Нервное истощение и вследствие него — срыв. Постарайтесь больше отдыхать, Леонт. Учеба учебой, но нужно давать мозгу передышку.

Сирин покивал. Знал бы добрый целитель, что учеба тут ни при чем.

— Я приготовил вам мазь для крыльев. Они больше не немели? — целитель заставил его развернуться, осторожно ощупал покрытую иссиня-черными перышками спину, плавно переходящую в короткий толстый хвост, больше похожий на слишком туго связанную перьевую метелку. Свой хвост сирины разворачивали только перед избранником, перед тем, как отдать свою девственность супругу или супруге.

— Нет, больше нет, в прошлый раз вы мне очень помогли.

— Что ж, хорошо, переодевайтесь, я напишу вам освобождение от гимнастики и танцев на два дня, а от риторики и философии на три.

Леонт обрадовался: еще несколько дней не видеть обидчиков, а тем временем Клейт найдет себе другую жертву. Однако он сильно ошибся. По академии уже вовсю ходили красочно расписанные истории про сирина, который разделся посреди спортзала. На него бросали многозначительные взгляды, фыркали, шептались за спиной. Кто побойчее, пытался пощупать, прижать. Леонт не понимал, что творится, отбивался.

— Надо было быть в том спортзале.

— И чем я тебе не хорош, а?

— Ты ж сам хотел, чтобы тебя трахнули.

Непристойные шутки так и сыпались.