Уличная магия 3 - Турнир (СИ)

Короткое обрывистое дыхание, россыпь меди под ногами – как крупа. Прорастут смертью, стоит только на мгновение замешкаться.

Я сжимаю кольцо, подаренное Саске, в окровавленной горячей ладони и, кажется, молюсь ему. Что прошу – не помню. Губы сухие, горло дерет и от боли в кровоточащих ранах хочется кричать в голос, но нельзя. Я не могу выдать себя и так глупо умереть.

Только не так, не здесь.

Потому что он ждет меня.

Саске не поверил бы, если ему сказали «подстрелили». Вот же чушь, правда? Я же не собака.

Черные жженые разводы на сером потолке похожи на гниль, но это всего лишь след от пожара. На языке ощущается вкус гари.

Как же больно.

… пальцы в стекле. Соскабливаю прилипший к бетону осколок, чтобы защищаться хоть чем-то. Драка – размытая кровавая каша, всё на автопилоте, в лихорадочном сне. Победа.

Хидан не зря каждую субботу забивал меня в угол. Полгода. Потом я начал побеждать.

– Внешних ран, может уже и нет, – повторяет Итачи, выдергивая меня из полутрансового состояния и подмечая, что выражение лица изменилось. Стало под стать голосу – непрошибаемо-отстраненным. – Но я, кажется, начинаю тебя понимать. С Саске сложнее, он зачастую сам себе не верит – не может решить, плохо ему или хорошо. У тебя ведь нет таких проблем, правда, Наруто?

Саске шлепает тапками по песку, с пакетом сосисок и колонками наперевес, и нам приходится закончить разговор.

Ему не стоит лишний раз окунаться в эту тьму.

***

Синяя гладь расползается от моих ног мелкими игривыми волнами в безбрежно-далекую пустоту. Волны ползут, крадутся, разбегаются в разные стороны и сталкиваются друг с другом – большие и маленькие, длинные, короткие. Исчезают, поглощенные чужим объемом, умудряются вырваться и рвануть дальше – в восхитительное никуда…

– О чем думаешь?

Саске садится рядом на песок, скрестив ноги. Веки опускаются и задерживаются в плену нижних ресниц на секунду-другую.

– Посмотри… – киваю в сторону тонкой линии горизонта. Учиха послушно переводит взгляд. – Вот мы когда-то умрем, а эти волны даже не всколыхнутся. Здорово, правда?

– Они не сдвинутся с места даже если исчезнет всё живое на планете, так что, думаю, да. Здорово. Природа непостижимо хладнокровна.

– В итоге человеческая жизнь ничего не значит. Какая разница – жизнью больше, жизнью меньше, если волнам наплевать, а звезды сияют всё так же…

– Странно слышать это от человека, который не так давно спасал незнакомых людей из чужих темниц.

– Я делал это не ради них, – когда я облокачиваюсь на руки, Учиха, наоборот, переносит вес вперед и подгребает к себе сырой песок. Копошения его пальцев оживляют воспоминания о познавательных передачах про крабов-отшельников.

– Где-то я это уже слышал. Всегда хотелось спросить – ради кого тогда?

– Ради себя. Любая добродетель, даже жертва, совершается ради себя – это тоже эгоизм, если называть вещи своими именами. Я хотел этого. Поэтому и делал. Но в итоге…

– Рядом с нами всегда были фундаментальные вещи – почему ты начал думать об этом только сейчас? Похоже на синдром бессмысленности. «А зачем что-то делать, если всё равно когда-нибудь сдохнешь?» Такие вопросы ты теперь задаешь?

– Не совсем. Будь я умней, я бы нашел ответ лучше, чем «для себя».

– Будь ты умней, ты был бы мне не интересен.

Соорудив что-то отдаленно похожее на пирамиду, Саске тоже откидывается на спину, а потом и вовсе ложится на утомленный солнцем, гладкий песок.

– И всё-таки, почему ты не сдвинулся с места?

– Я знал, что нет ничего лучше, чем… быть живым. Только это и могло тебя остановить. Остановить и удержать. Итачи издевался – какого черта ты не двигаешься, брат? Тебе, конечно, нельзя выходить на улицу без Суйгецу и Джууго, но разве ты когда-нибудь подчинялся правилам и запретам? Но… ломанись я за тобой – что тогда? Что было бы, если бы я нарушил ход твоих действий и заставил подставиться под удар? Я не мог рисковать тобой. Собой – да хоть сто раз, но…

– Ты впервые подумал головой, а не задницей. Спасибо.

– Кто-то ведь должен учиться на своих ошибках. Думаешь, ты такой непредсказуемый?

– Слава богу, что нет.

Мы замолкаем, вслушиваясь в приглушенные всплески наплывающей воды. Молчим долго, наслаждаясь знакомым ощущением – восстанавливаются связи, заживают разорванные нити.

– Если бы ты умер… Мне пришлось бы жить для Итачи. Ничего особенного в этом нет.

Саске касается ладонью моих волос, пачкает песком – это уже превратилось в привычку. Зарывается пальцами в пряди, приглаживает. Я чувствую, он слишком много раз гонял в голове эту мысль «что, если…», и ответ каждый раз менялся. На самом деле глупо с моей стороны позволять ему об этом думать.