Уличная магия 3 - Турнир (СИ)

– Саске, не ной. Ты сам предложил сгонять в горы.

– Не «сгонять», а «отправиться». Однако, здесь… слишком… – он останавливается, наклоняется, снимает перчатку, чтобы тронуть ладонью свежевыпавший снег. – «Слишком».

– Я уже жалею, что рядом нет Итачи. У него отлично получается переводить белиберду, которую ты порой генерируешь из случайных слов.

Кому-то может показаться, что Учиха уникален, но… для меня он бывает даже слишком предсказуемым.

Ломоть пушистого, легкого снега прилетает в нос и обжигает кожу холодом.

– Итачи, Итачи, Итачи… если ты так без ума от моего брата, вали обратно на побережье.

Обиделся.

– Ты прав – я от Итачи без ума, и будь судьба несколько иной, может быть мы стали бы очень близкими… друзьями. Но в этой вселенной нам выдалась роль опекунов неуравновешенного нытика.

– Знаю я твое «близкими друзьями». Теми друзьями, которые ходят по выходным в бары, а потом просыпаются в одной постели?

Вторая порция снега приземляется на макушку. Учиха стоит в воинственной позе и злобно щурит глаза.

– Мы спали вместе, потому что напились по поводу твоего выздоровления, а расходиться по комнатам было лень, – неуклюже стряхиваю снег. – Не драматизируй. А, хотя, знаешь, нет – драматизируй дальше. Лучше еще и ори. Так ты хоть на себя похож.

– Вы обнимались, – въедливо продолжает он, после многозначительно-оскорбительной паузы.

– На полу было холодно без одеяла.

– Полуголые.

– Говорю же, было холодно. Но до того, как стало холодно, было жарко.

В третий раз Саске уже не осторожничает и обрушивает на меня громадную снежную шапку. И очень уязвимо подставляется.

Когда я валю его в снег, немыслимым маневром избежав погружения под мини-лавину, он громко скрипит зубами от злости. Каким-то образом высвобождает руку, засыпает щедрую порцию снега мне за шиворот куртки. Куда-то летит перчатка, куда-то – мое спихнутое острой коленкой тело.

Сначала не хочется сцепляться всерьез – в конце концов, одежду жалко, да и холодно как-то.

Но это только сначала. Потому что Саске выдает такую смертельную дозу энергии, что спину обжигает холодок восторга. Вместе с потоками растаявшего снега, кстати.

– Между прочим, я вряд ли когда-либо заинтересовался бы… парнем, если бы не ты, – отряхиваюсь, увернувшись сразу от трех снежков. – Доходит?

Саске работает с прицельной точностью опытного снайпера, а потому четвертый шарик, столкнувшись с моим виском, едва не сбивает с ног.

– Не смеши мои пятки, Узумаки! Ты голубой не меньше, чем я!

Так, это уже не смешно.

– Что за муха тебя укусила?

– Ревность! – рявкает Саске так, что стой он чуть подальше, я бы решил, что он начал лаять. – Всё, блин, не хочу об этом говорить!

Стоит ему развернуться по направлению к домику, как я тут же нападаю сзади и относительно аккуратно запихиваю черногривый комок ярости обратно в сугробы. Так мы и катаемся, разбрасывая аксессуары из его «зимних коллекций» в эпичной схватке, до полного изнеможения.

Замечательное начало замечательного отдыха, не правда ли?

***

– Итак, теперь, когда ты закончил с истерикой, мы поговорим спокойно?

Саске сидит у камина, спрятав нос в вороте черной водолазки. Несмотря на наглый тон, я примирительно подсовываю под ладонь Маэстро горячий глинтвейн, и он рывком забирает кружку, едва не расплескивая её содержимое.

– Почему ты молчал всю дорогу сюда? И дома тоже… мы уж было решили, что ты ничего не видел и нас пронесло.

– Думал, – лаконично выдает Учиха, отползая от меня подальше.

Странно вот что – Саске, к которому я привык, никогда бы не признался, что ревнует. То ли это новая грань безумия, то ли очередные пакости, но я совру, если скажу, что не рад видеть его настолько искренним.

– О чем?

– Когда я… перестал видеть кошмары, какое-то время мир казался неестественным. Словно и не моим вовсе, – Учиха стягивает ткань с лица и делает глоток горячего напитка. Мокрые от возни в снегу волосы прилипли ко лбу и щекам.

И это так сексуально, что мне приходится совершить усилие, чтобы улавливать смысл разговора.

– Я не мог понять собственные реакции на всё, включая тот инцидент с Итачи, а когда увидел снег, я вспомнил… мы с тобой встретились зимой. Впервые тоже. И прорвало почему-то…

Я помню. Помню – вечеринку, жемчужный смех, вкус какого-то ананасового коктейля на языке. В то время я очень любил подобную гадость.

Помню и Саске – беспощадно-красивого, но отстраненного и почти неживого. Тогда я не понимал этой красоты, не мог её читать. Не знал, что черные вычесанные до глянцевого блеска пряди на ощупь жесткие, как сгоревшие провода, и что радужки чернющих глаз на самом деле серые. Не знал, что внутри этот сгусток самодовольства – оголенный нерв, к которому лучше не прикасаться лишний раз. А если рискнул – проще сразу лечь и притвориться камнем.