Билл Брайсон - Прогулка по лесам

– Болтает влюбленная парочка. Девушка спрашивает парня: «Джимми, а как пишется слово педофилия?» Парень смотрит на нее с удивлением. «О, Господи, милая, – отвечает он, – да это же ужасно длинное слово для восьмилетней».

Я засмеялся.

– Прости меня за тот вечер, – сказал Кац.

– И ты меня прости.

– Что-то на меня нашло. Не знаю.

– Я знаю.

– Мне иногда приходится тяжело, – продолжил он. – Я стараюсь, Брайсон, правда, но… – Тут он остановился и задумчиво, почти беспомощно пожал плечами. – В моей жизни есть какая-то дыра, на месте которой когда-то была выпивка. – И он посмотрел вдаль – на привычную изумрудную бесконечность лесов и озера, легонько поблескивающие в горячей дымке. Что-то было в этом взгляде, что подсказало мне, что он закончил свою речь, но Кац вдруг продолжил: – Когда я отправился обратно в Де-Мойн после Виргинии и устроился работать в строительной компании, то в конце рабочего дня вся команда отправлялась в паб на другой стороне улицы. Они всегда звали меня с собой, но я отвечал, – он поднял обе руки и сказал глубоким, исполненным гордости голосом: «Нет, парни, я теперь другой человек». И я шел домой, в мою маленькую квартирку, включал телевизор, разогревал ужин и чувствовал себя настоящим праведником. Так и должно было быть. Но на самом деле, знаешь, когда ты проводишь вот так вечер за вечером, довольно сложно убедить себя, что ты живешь на всю катушку. То есть, если бы у меня был измеритель веселья, счетчик вряд ли зашкаливал бы всякий раз, как я пялился в одиночестве в экран. Понимаешь, о чем я? – Он взглянул на меня. Я кивнул. Он продолжил:

– Ну так вот, однажды после работы они пригласили меня в сотый раз, и я подумал: «Ох, да к черту все. Нет такого закона, который запрещал бы мне ходить в паб с друзьями». Так что я пошел с ними и заказал себе диетическую колу. И все было просто прекрасно. Ну то есть было замечательно наконец пообщаться с людьми. Но в конце вечера так здорово выпить пива. И с нами был этот придурок по имени Дуэйн, который постоянно приговаривал: «Давай, выпей пивка. Тебе же хочется. Одна банка не повредит. Ты же не пил целых три года. Разочек-то можно». – Он вновь взглянул на меня. – Понимаешь? – Я кивнул.

– Он подловил меня в момент, когда я был наиболее уязвим, – сказал Кац с грустной иронической усмешкой. – Понимаешь, я все еще дышал. Я не пил больше трех банок, боже упаси. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Поверь. Я уже не раз слышал это. Я знаю, что мне нельзя пить. Я знаю, что мне нельзя выпить даже двух кружек пива, как всем нормальным людям. Знаю, что их число будет только увеличиваться, пока я окончательно не потеряю над собой контроль. Я знаю это. Но… – Он снова замолчал и покачал головой. – Но я так люблю выпивку. Так уж вышло. Именно люблю, Брайсон, люблю вкус спиртного, обожаю легкое головокружение, которое появляется после двух кружек, люблю запах и атмосферу паба. Я скучаю по грязным рассказам и стуку бильярдных шаров где-то в глубине зала, и по голубоватому свечению бара в ночи. – Он снова затих на минуту в ностальгии. – И все это исчезло из моей жизни. Я знаю это. – Он тяжело дышал, раздувая ноздри. – Но иногда. Иногда все, что я вижу, уставясь в экран телевизора, когда ужинаю дома – это череда бутылок и банок, которые кружат меня в хороводе, словно в каком-то мультфильме. Ты когда-нибудь ел в одиночестве перед ящиком?

– Ну, не годами.

– Так вот, это просто дерьмово, уж поверь мне. И не знаю, просто это так тяжко… – Он сбился с мысли. – На самом деле это ужасно тяжко. – Он посмотрел на меня, его распирали чувства, но выражение лица оставалось скромным и честным. – Порой я превращаюсь в свинью, – сказал он тихо, но открыто.

Я улыбнулся ему:

– Ты не превращаешься, а становишься еще большей свиньей, чем раньше.

– Да, я согласен, – усмехнулся он.

Я потянулся к нему и как-то глупо и дружелюбно ткнул его в плечо. Он воспринял мой жест с радостью.

– И знаешь, в чем вся хрень? – Он задал вопрос, будто бы собирался с силами. – Я бы убил сейчас за ужин у телевизора. Правда-правда.

Мы засмеялись.

– Готовый ужин «Голодающий холостяк» с пластиковыми потрохами и горячей подливкой. Ммммммммм. Я бы оставил твою тощую задницу здесь в обмен на один лишь запах этого блаженства. – После этого он протер глаза, воскликнул: – Ах, к черту! – И подошел к краю обрыва, чтобы помочиться.

Я посмотрел на него, старого и уставшего, и подумал, что же такого мы забыли здесь, на вершине. Ведь мы уже не были мальчишками.