Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»

— Ребя-я-яты-ы-ы!

Генка выхватил из руки Михаила кляп и сунул в открытый рот. Парень захлебнулся, замычал и, выгибаясь, застучал по гальке головой.

— Необъявленные войны — самые жестокие! — яростно оскалился Генка. — Они могут стрелять, резать, бить… Пусть прочувствует, что и мы всерьез. А иначе и быть не должно — Земля за спиной. — Он снова наклонился, выдернул из кобуры револьвер и резко ткнул стволом в скулу «точильщика»: — Попробуешь развязаться — догоню и кончу. Слово.

Тихие плесы ручья переменились быстринами. Берега, чуть приподнятые над заболоченной, с частыми моренными грядами тундрой, заполонила полярная березка.

— Хариус, — сказал Генка, приглядевшись к воде. Стайка небольших рыб метнулась с переката в бочаг. На темных телах около голов Михаил успел разглядеть светлые колечки.

— Объячеена рыба. В сети побывала, сорвала чешую, но проскочила. Двухлетки. А крупной не видно. Плохо.

Они пошли дальше. Стайки стали встречаться густо, но вся рыба была одной величины, точно откалибрована. Да тут и не трудно откалибровать: ставь у выхода из озера сеть — весенняя рыба сама полезет, инстинкт погонит. И ни одной зеленой спины — нет гольцов. Наверное, уже все в бочках да на вешалах. Неужели опоздали? Сегодня только воскресенье. Да, разворотлив Гриня. Успел забрать крупную рыбу, производителей. А мелочь налим доберет, ему теперь некого бояться. И оборвана цепочка… но почему трактор в поселок всего с мешком рыбы? Нет, что-то не так…

Моренные холмы приблизились к ручью и повисли крутыми песчаными склонами, из которых торчали шлифованные древними ледниками бока валунов. Образовалось ущелье, в нем загудел ветер. Берега ручья поднялись, встали высокой террасой.

Генка и Михаил вышли из-за очередного поворота и увидели озеро. Ледяная гладь раскинулась километра на четыре, до сверкающих розовых вершин заозерной цепью сопок. Рядом, между всплывшим озерным льдом и кочкастым берегом, лежала полоса чистой воды. На террасе стоял балок, над трубой колыхался горячий воздух.

— Тут, — выдохнул Генка.

Они огляделись. Людей на улице не было. В берегах ручья с двух сторон торчали колья. Стальная арматурная сетка, привязанная к ним, перехватывала ручей наглухо. С озерной стороны, уткнувшись в сетку головами, стояла рыба. Здоровые могучие гольцы, крупные хариусы. Все пространство ручья между озером и сеткой, метров тридцать, было забито рыбой. Плотно, почти как в бочке. Вернуться в озеро не может — не пустит инстинкт, а «рыбачки» не успевают, видно, обрабатывать. Ждет рыба, когда поволокут ее на берег, распотрошат, распихают в тару, развешают на стены и поедут домой, довольно подсчитывая будущую выручку, оставив за спиной еще один погибший уголок планеты…

— Идем, — сказал Генка и, расстегнув кобуру, первым полез к балку. У боковой стенки его стоял стол, залитый черной кровью, рядом алюминиевый бачок, полный рыбьих потрохов. Стена балка густо увешана распластанными рыбьими тушами. Под ней, задвинутый к полозьям, желтоватый деревянный ящик в черных печатях. Михаил осторожно поднял толстую крышку. Аммонит. Круглые длинные патроны в малиновой обертке. Михаил опустил крышку, пошел дальше. У входа в балок — мешок с сетями и отдельно, на колышках, — невод. Большой браконьерский набор. Михаил поднял голову: над дверью два крыла — ворона и полярной совы.

— Долетался, «голландец», — Генка потянул дверь и первым шагнул в балок. Михаил следом. В нос ударил смрадный дух пережженного человеческим организмом табака и спирта. Против двери на замызганных матрацах, расстеленных по широким нарам, свистели и храпели в два голоса люди в голубом теплом белье. Торчали грязные ступни ног с налипшим мусором. Михаил сразу узнал левого: «Сучков Филипп Матвеич» — Григорий Долгун, Гриня. Вот и выплыл кончик вившейся год веревочки.

— Этот, — Генка усмехнулся и кивнул на правого, — приятель «точилы».

Что-то стукнуло в сердце Михаила, и там зазвенела высокая нота, перекрывшая нервное напряжение последнего часа. Он придвинулся ближе, глядя в опухшее, с фиолетовыми глазницами и черными пятнами пены в углах губ, лицо, заросшее неухоженной, клочкастой бородой… А если без нее?.. Ну… Ну!.. Михе-е-ев. Господи, конечно — он… Да что это такое, а? Михеев!

— Ножички на всякий случай, — Генка вытянул из кучи одежды один брючный ремень, потом второй. На них в самодельных алюминиевых ножнах болтались самодельные финки с наборными рукоятями: — Зубатые пацаны.