Генрих Гунн - Две реки — два рассказа

Впереди угадывается деревня. Это — Лебское. Кто-то ходит по берегу с фонариком. Не браконьер ли собрался на рыбалку? Мы загоняем лодку на песок, сидим, ждем. Если браконьер, он от нас не уйдет. Но никто не гремит в лодке, а на берегу продолжают светить фонарики, и несколько голосов затягивают песню: молодежь гуляет. Час ночи.

Снова плывем по течению, отталкиваясь шестами. Плывем по ямам, всматриваемся в берега. Бывает, браконьеры, спустив сеть, прячутся на берегу. Сеть можно скрыть в воде, но лодку не скроешь — берега чистые. Иногда казалось, что под берегом стоит лодка, но, подъехав, мы убеждались, что это коряга. Все было спокойно, все было в порядке.

Забрезжил рассвет. Полнеба светлело, полнеба было в ночных облаках. Еще не встало солнце, но уже яснее засверкала струя на речном перекате. Тут показалась давно желанная избушка — становище косарей на Выборе. Никого в ней не было, и теперь, отдежурив вахту, инспекция имела полное право отдыхать.

Днем нам некуда спешить. Можно подумать и об ухе. Но не так обильна рыбалка на Мезени, на удочку ловится рыбешка мелкая — елец да пескарь. За рыбой надо ехать далеко — в верховья притоков или на озера. Возле нашей стоянки впадает речка-ручеек Выбор, шумит, бежит по каменистым перекатам. Кажется, какая рыба может здесь быть? Но моторист Сергей, наш умелец, взглянул на речку, наладил удочку и полез в воду в высоких сапогах. И как это у него здорово получается — кинет удочку и тянет изрядного хариуса. Вот и уха, и скоросол…

День жаркий, один из последних погожих деньков короткого северного лета. Начинает клониться солнце к вечеру — пора нам выезжать. Снова тянутся те же низкие, однообразные лесные берега, но не скучны эти картины — на Мезени просторно, не сжата она, не стеснена лесами, а раздвинулись леса, давая раздолье ее золотистому мелководью. Видно галечное дно в прозрачной воде, вот волнистые заструги пересекли реку, и снова зарывается мотор в песок, темнеет вода на ямах и светлеет на мелях. Моторист реку знает, уверенно проходит мели и перекаты. Потянулись деревни по низким берегам — Боровое, затем Кысса, далее Усть-Низема. Под Усть-Низемой два песчаных острова — не было раньше островов на реке. Проехали Засулье, деревню, расположившуюся поперек низменного мыса. На берегу стоит путевой знак — 300. Половина пути пройдена мною по реке, и все такая же она спокойная, мелководная, простая своим обликом, ненавязчивая река Мезень.

Засулье — значит за Сулой. Ниже деревни справа впадает Сула. Возле ее устья — пастбище, становище пастухов. Мезень в этом месте широкая, в ровных возвышенных берегах и глубокая — здесь сульская яма. Избушки нет, и мы устраиваемся под елкой у костерка. Ребята время от времени ходят по берегу, смотрят в бинокль — нет ли кого на плёсах, но никого нет. Ночь звездная, свежая, росистая, тишина полная, всеобъемлющая. Походная жизнь с разъездами по реке и ночевками под открытым небом, которая приезжему человеку кажется полной романтики, для моих спутников — повседневная работа.

А утром — дальше по ямам и мелям. Серьезных нарушений не обнаружено, но мелкие встречаются: отпускник забрасывал спиннинг, инвалид ловил на «кораблик». В первом случае составили протокол, во втором — ограничились устным предупреждением. Нельзя ни ловить на «кораблик», ни возить за лодкой «мушку». Разрешена только удочка.

Широкий прямой плёс выводит нас к Койнасу. Это такое же большое село, как и Вожгоры, связанное с райцентром самолетным сообщением. Койнас стоит красиво, по-мезенски, по левому берегу под зелеными холмами, самый высокий холм с лесом на вершине похож на шапку. И река здесь широкая, с километр, разделенная песчаным островом. Глядя на водную ширь, подумаешь, что не одолеть ее вплавь, а на деле — вброд перейдешь.

Некогда от Койнаса (как и от Вожгор) вел тракт на Печору, в Усть-Цильму. Начинался он на правом берегу и шел холмами через тайболу. Путь до реки Цильмы был разбит на пять станций, между которыми был примерно день езды на лошадях. Тракт этот действовал еще в тридцатые годы.

Подъезжаем к устью Кымы. У леса стоит первая деревня, она и называется по-лесному — Чухари («чухарь» по-местному — глухарь). В Усть-Кыме мы расстаемся с Володей и Сергеем. Они торопятся назад. Нас встречает здешний рыбинспектор Клавдий Федорович Кузьмин, ведет в свой дом на горе.

Дом у Клавдия Федоровича добротный, порядок в нем образцовый. Не в один крестьянский дом на Мезени захожу я, и везде обращает внимание, как поменялась обстановка деревенского жилища. Только у стариков все сохраняется по-прежнему: большая изба с русской печью, стол в красном углу, скамьи вдоль стен, высокий шкаф с посудой, запечный голбец. В новом доме, как у нашего хозяина, уже не так. Дом снаружи обшит и выкрашен, внутри оклеен обоями. Русская печь оставлена, она хоть и громоздка, но во многих отношениях необходима: она жароустойчива, в ней теплым сохраняется обед, на ней можно посушить намокшую одежду, да и самому согреться. Две смежные жилые комнаты отапливаются голландкой. Здесь обстановка на городской лад. Заметно старание обставиться покрасивее. Вместо традиционного образа в углу висит репродукция с картины Брюллова «Полдень» — итальяночка под гроздью винограда. Вместо дедовского шкафа местной выделки стоит полированный сервант с посудой и безделушками на полках. Вместо скамеек — мягкий диван. Кровать с горами подушек, платяной шкаф с зеркалом. На столике — ламповый и транзисторный приемники. Аккуратной стопочкой сложены газеты и журналы. Все в идеальном порядке и в доме, и в подсобных помещениях.