Генрих Гунн - Две реки — два рассказа

— Мои ребята поедут рыбачить и вас прихватят. Ступайте к тому дому.

Я пошел к указанному дому, скинул рюкзак, сел на перевернутую лодку. Ясный, знойный, совсем не северный день. Дремотная теплынь разлита в воздухе, и не хочется никуда торопиться, а просто побыть у воды, у лесной реки, в одной из разбросанных по Северу милых деревенек.

Вышел из соседнего дома человек в майке, подошел, поздоровался, подсел рядом.

— Едете?.. А я в отпуске здесь отдыхаю. Скучно… разве за грибами сходишь…

Ему, местному уроженцу, работающему ныне в людном городе, уже кажется скучной родная деревенька, и он радуется, что через три дня вернется к своей привычной жизни, к работе, друзьям. По-разному устроены люди: одни стремятся к тишине, к приволью от шума и скученности больших городов, других тяготит слишком спокойная жизнь.

А хозяйка зовет попить чайку перед дорогой. Но это только называется «попить чайку», на деле предлагают тебе целый обед из ухи, жареной рыбы, картошки, соленых грибов, молока. Неловко себя чувствуешь: ведь ничем ты не заслужил, чтобы тебя, совершенно незнакомого человека, потчевали обедом, но и отказываться нельзя — таков уж обычай северного гостеприимства.

— Вы кушайте, у нас все свое, непокупное, — потчует хозяйка.

И сидишь, и слушаешь рассказ пожилой вдовой женщины, у которой два сына школьника, а старший — беда! — погиб от несчастного случая на охоте, в армию как раз ему было призываться. Она и бригадой управляет, и своим хозяйством, и рыбу сама ловит.

Деревенские ребята-коми всегда вежливы, стеснительны и неразговорчивы. Они без лишних слов напяливают треухи, забирают удочки, туесок с червями и идут к лодке. Жарко и в рубашке, но здесь принято на воде одеваться «капитально» — хорошие дни не часты, по ним мерить нельзя. Лодки в деревнях оставляют на берегу спокойно, моторов не снимают, да и бачок не всегда прибирают — тут люди честные, да и дома, уходя, не запирают, а просто прислоняют к двери палку.

Хозяйка проводила нас до берега, проследила, чтобы я устроился удобно, ребята без всяких хитростей — дело привычное — запустили мотор, и уже позади деревенька, промелькнула она в моем пути скоро, а помнится долго, помнится доброта Анны Дорофеевны.

Но вот иной стала Мезень. Исчезли окаймлявшие ее полосы песков, пошла она в низких берегах с подступающим к воде лесом, с узкими пожнями, зеленой полосой тростника и кувшинками вдоль берега. Чайка над водой показалась, не видел я их раньше, и река стала глубже.

— Хорошо здесь рыба ловится? — кричу ребятам сквозь шум мотора.

Те кивают.

— Какая?

— Окунь.

Плёсы сменяют друг друга, и за каждым поворотом открываются новые рыбацкие места, пока не расступится лес и не начнутся луга. На возвышенном берегу раскинулась деревня Мучкас. Под деревней каменистый быстрый перекат. Ребята осторожно причаливают в камнях, говорят, что здесь можно половить хариуса, и уезжают обратно.

На берегу возле магазина стоят еще двое путешественников: те самые чудаки, что плыли в маленькой надувной лодке. Стоят обросшие ребята в свитерах с самым независимым видом, и, конечно, почти земляки — физики из Пущино. Им проще, чем мне: сели в свою замечательную лодочку и плывут себе, где понравится — поживут, поудят рыбку — и дальше. Приглашают ребята в гости — их палатка за деревней.

Пожалуй, здесь самое удаленное место от крупных населенных пунктов на удорской Мезени. Жизнь тут тоже тихая, размеренная. Люди заняты сенокосом, мало кто ездит по реке, объясняют мне, разве что поедет кто встречать гостей в Пыссу, как раз кто-то собирается дня через три… Мне показывают дом старичка пенсионера, который может за плату отвезти куда угодно. У старика на крыльце собрался народ. Начинается разговор о том, о сем. Разговор неспешный, хозяин не торопится с решением. Договариваемся на утро — оно всегда мудренее.

Иду к туристам. Красив и самобытен здесь пейзаж: река шумит на перекате, огибая деревню, леса со всех сторон обступили селение, оставив немного пространства для полей и лугов. На узкой береговой полосе пасутся кони. Чтобы они не разбредались и не топтали покосов, привязаны они цепями к колышкам, вокруг которых щиплют травку, как козы. Вдали вьется дымок костра — там туристы.

Наступает тихий прозрачный северный вечер. В одиннадцатом часу еще светло. Свежеет, сыреет. На плёсе всплёскивает рыба. Первый ночлег под открытым небом. Варим уху, разговор заходит далеко за полночь.