Генри Шоу - Биография Неизданного

Мне нужно было идти. Далеко, дальше, чем можно себе представить. Дальше, за пределы дома, городского водоканала, города. И искать… последний ключ к познанию – опыт. И беречь, не разбазаривать, стоять и охранять цербером два имеющихся.

Пора было выходить. Сейчас же.

3

Я писал каждую свободную минуту. Образы людей, мест, событий приходили ко мне каждый день, оставалось только открыть им дверь. Порой они не отпускали меня неделями, удерживая перед собой, заманивая своими историями. Слова становились для меня не чем-то манящим, игриво подмигивающим, а чем-то, с чем я уже давно дружу. Они были мне знакомы, как и я был знаком им. Чернила стали мне наркотиком, без которого я не мог прожить. День казался бессмысленно прожитым, если я не писал.

Закончив последний год школы и объяснившись с родными, выдержав их непонимающий взгляд, я собрал вещи, прыгнул на автобус и пустился в путь. Я переехал жить в Нью-Йорк, в город, где, как мне казалось, я мог быть свободным и творить столько, сколько душе заблагорассудится. За каждым углом, в каждом прохожем я видел поэта, художника, вольнодумца. Стиль, образ этого города впился так крепко мне в душу, что я уже не мог представить себе места лучше. И мне как никогда хотелось писать.

Я снял комнату в старом обшарпанном доме. Рента была меньше, чем где-либо, и для начинающего писателя, только закончившего школу, это было идеальным вариантом. Эту дыру в спальном районе я делил с одним пареньком, который жил тут уже пару месяцев. Его же самого я видел редко, что было приятным бонусом к крысам. Он промышлял, как я понял, чем-то незаконным, поэтому нередко мог пропасть на несколько дней. О лучшем и мечтать было нельзя.

В те годы меня накрыло плотным покрывалом кризиса. Найти работу было невероятно сложно. Я ни черта не умел и столько же не знал. И все же мне «посчастливилось» устроиться дворником сразу в несколько мелких магазинчиков, чьи хозяева вскладчину оплачивали мой труд. Деньги были небольшие, но на бумагу, карандаши и почтовые марки хватало. Не представляю, сколько в год издательства платят за почту, но на мне они должны были разориться. Отказы я получал пачками, и такими же пачками я рассылал свои новые рассказы на следующий день. Они кружили по всему Нью-Йорку и далеко за его пределами, не останавливаясь и на день.

Каждое письмо от издательства я открывал с участившимся пульсом, мои руки дрожали в нетерпении, значит, кто-то прочел, оценил и ответил. И это может быть тот самый шанс, которого я так долго ждал. Но стоило прочесть первую строку, как все становилось понятно… знакомо. Сложив, не представляя зачем, очередной отказ в стол, я не отчаивался, а, выругавшись, снова принимался за работу. Я должен был покорить эту вершину, это бетонно-кирпичное здание издательства, с его окнами на центральный парк или куда они там выходили… Я представлял себя в каком-то роде альпинистом, который взбирается вверх, не смотря на хреновую погоду и летящие сверху камни. Моя хватка была крепка, как и воля.

Я верил в одно – люди, работающие в издательстве, не могут быть идиотами. По крайней мере в мое время они таковыми не были. В мое время писатели учили их быть мечтателями. И они становились ими. Они были звездами, они были спутниками и наставниками в мире . Они были каплей разума для сотен обезумевших писателей. Я верил в то, что тот молодой ассистент редактора, а может быть и сам редактор, прочитав мой рассказ, написал слова сожаления не просто так. Я верил, что он ждет момента, когда я пересеку этот чертов порог, этот чертов выступ и сражу его наповал. Я верил в то, что он сам жаждет этого. И его отказ – это наставление: «Пиши, пиши, пиши! Черт тебя дери, Чарли! Ну же! Пиши! Не сдавайся, ты уже почти вырвался! Осталось немного, совсем чуть-чуть…» Я в это верил. Но издательский бизнес все-таки бизнес. И вместо мечтателя мне мог попасться просто на просто кретин.

Я наблюдал за тем, как многие из моих знакомых вырывались вперед, выстраивали лестницу и поднимались, добивались признания в своей области. Я завидовал им белой завистью. Во мне не было злобы или ненависти. Я вел себя и смотрел на многое проще. Я сам был проще. Я слушал их рассказы о том, как много они работали, и как непросто было добиться того, чего они добились. И я тоже работал много и упорно, но… Пф! Ничего. Удача обходила меня стороной. А она наравне с упорством и трудолюбием выстраивает те самые успехи, о которых разглагольствовали они. Некоторым же хватало и одной только удачи без первого и второго. Черт бы их побрал… Я же был трудоголиком, но трудоголиком в той сфере, где тяжело было заставить услышать тебя даже самого ушастого парня. Я завидовал музыкантам, черт, они могли исполнить песню в клубе и быть замеченными, а куда же было сунуться мне? Может и существовали похожие места для писателей, но, видимо, я был слишком ленив и где-то даже горд, чтобы выискать их и попытаться влиться в компанию «своих». Многие ночи я проводил в глубоких думах о будущем, о настоящем. Я начал напоминать себе тот слой людей, который ежедневно сидя на кухне, устраивал полигон для разгоряченных обсуждений-ссор, как им дальше жить и что делать вместо того, чтобы что-то делать. Я становился себе противен.