Генри Шоу - Биография Неизданного

Разожми кулак, отпуская в вечную весну.

Зачем лежим мы? Вазы две разбитые…

Не об этом нам читали крикливые мечты,

Две души, сплетенные; Богом позабытые.

Лежим и наблюдаем, как засыпаются костры.

Так душно в комнате, прости,

Не починил окно, я про него забыл.

Мне страшно, милая, я так боюсь зари,

Мой час, мой час уже пробил?

Прошу, оставь мне на прощанье поцелуй,

Тот самый, что подарила в первый день.

С собой его мне яркой краской нарисуй,

С ним в белой вечности отброшу тень.

Я обезумевший цепляюсь за последний вздох,

И хватаешь ты за грудь, пытаясь удержать.

Но мчится черная, сбиваясь, из последних ног.

Привыкшая к тому, чтоб души воровать.

Еще минуту, милая, я знаю, сил уж больше нет,

Но не сгорай и ты, прошу, останься и цвети!

И вот он, Господи, мой первый в смерти свет…

И чей-то голос: «Ты попрощался, а теперь, лети».

Я наблюдал за ней, вслушивался в каждое слово. Обычно я не помню наизусть стихи, которые пишу. Но в первые минуты их жизни они не оставляют меня ни на секунду. Каждое слово, каждая точка, каждая запятая.

Я смотрел на нее исподлобья, боясь быть обнаруженным. Задержав дыхание, я неслышно проговаривал каждую строфу вместе с ней. Я пытался угадать, насколько она понимает то, что читает? Что пробуждают в ней эти слова? Я надеялся, что многое. По крайней мере, во мне они поднимали все мои страхи, переживания. За нее, за нас. Пусть я и не имел никакого отношения к ее трагедии, но мне казалось, что имел. Написав это, я заклеймил эту трагедию и своей трагедией в том числе.

Мой первый читатель, она закончила. Она опустила руку с листком на кровать, будто этот лист весил не меньше тонны, а то и больше. Секунду спустя она выпустила лист, прикрыла глаза руками и начала плакать. Мама тут же подскочила к ней, не забыв злобно взглянуть на меня. Она схватила стихотворение и с яростью помяв, протянула его мне.

– Убери это, немедленно!

Я взял лист.

– Нет, не надо, – сказала вдруг тетя Сью.

– Как это не надо, моя дорогая? Ты же вся в слезах. Посмотри на себя.

Я так и застыл с листком в протянутой руке. Меня это удивило не меньше, чем маму. Стихи были не настолько хороши, я понял это сразу, как только она закончила. Но они значили для нее больше, чем просто стройность, ритм и рифма.

– Они прекрасны. Я плачу, но это не те слезы, что были сегодня утром, Мег. Или вчера ночью.

Она взглянула на меня. В ее глазах читалась нежность и благодарность. Она протянула ко мне руки.

– Иди ко мне, мальчик.

Я медленно встал и подошел к ней, не зная, чего стоило ожидать. Она устало протянула ко мне руки и взяла мои с таким чувством, с таким жаром, что я задрожал всем телом. И как я не старался, у меня не выходило унять эту дрожь.

– Спасибо тебе.

Мама никак не могла понять, что же такое тут сейчас происходит. Она поднялась и потянула за собой тетю Сью.

– Идем вниз, я приготовлю тебе чашечку чая. Идем, дорогая.

Уже в дверях, тетя Сью обернулась ко мне.

– А, можно, я возьму его ненадолго, – спросила она.

– Конечно, – ответил я, – оно ведь ваше.

Я протянул ей лист, все еще борясь с дрожью. Она взяла его, разгладила и они исчезли на лестнице.

***

В ту ночь я никак не мог уснуть. Укутавшись в одеяло, я сидел на первом этаже в гостиной. Мне казалось, что сегодня я обрел какое-то знание. Сегодня жизнь преподала мне важный урок. Надо было лишь понять, в чем была его важность. Я чувствовал, что это знание не откроется мне до конца, пока я не сделаю еще один шаг ему на встречу. Оставалось что-то, что не давалось мне на этом диване и в этих стенах, что-то, что было в мамином взгляде. Она не видела того, что смогла увидеть ее подруга. Да и я не видел этого. Все изменилось, и с этим надо было что-то делать. Я сидел так всю ночь и вслушивался в тишину, в свои мысли, напрягая слух, я пытался понять себя.

К утру у меня все же получилось разобрать шепот тех самых мыслей. В один момент я осознал, что в минуту, когда та женщина протянула мне руку, ко мне пришло ощущение наполненности. Именно в тот момент у меня появилась цель, которую я не вправе был игнорировать и упускать. Конечно! И если я упущу это, я упущу все.

Я встал и сбросил одеяло на пол.

Итак, из меня наружу рвутся сотни историй. И что? Что мне нужно? Надо перечислить, надо запомнить, надо записать. Надо приоткрыть для них дверь. Надо прожить. Что же там было, что мне нужно? Талант, желание, опыт. Талант, желание, опыт. Талант, желание, опыт.