Генри Шоу - Биография Неизданного

Для той, что зародила во мне меня.

Моей вечной любви.

Моей жене.

«Дорогой Чарльз О’Фентон.

Спасибо за Ваше письмо.

К сожалению, мы не можем принять Вашу книгу на данном этапе. Наш клиентский список полон, и мы не ищем новых авторов. Однако мы сохраним Ваши данные и, если наши планы в будущем изменятся, мы обязательно с Вами свяжемся.

Мы желаем Вам дальнейших успехов и больших побед на этом тяжелом писательском поприще.

С уважением,

Издательская компания "Смит и Раффало Паблишинг"».

– Это был ваш первый отказ?

– Да. Но не последний.

Я сложил вдвое, потрепанное временем письмо, и вернул ему. Он взял его, не смотря в мою сторону, перекидываясь в карты с еще пятью пациентами в душной палате в отдаленном уголке Африки.

– Вы всегда носите его с собой?

– И дня без него прожить не могу.

– Для чего оно вам?

– Ох. Ну, оно напоминает мне обо всех моих страхах. А без него я как ребенок перед огнем.

– И вам это действительно помогает? Сражаться со страхами? Идти дальше?

– Порой.

Он привстает, закуривает сигарету и глядит в окно на мальчишек, что гоняют в футбол сдувшимся мячом. Он улыбается.

– Вы считаете, что добились всего, чего хотели?

– Считая откуда?

– С вашего первого отказа.

Он громко рассмеялся и, откашлявшись, взглянул на меня.

– Как будет называться ваша книга?

– Биография Неизданного, – ответил я.

– То-то и оно, мой друг, то-то и оно.

1

Удар, еще удар. Вдох, выдох. Запах перчаток из натуральной кожи. Ладони вспотели. Кисти болят от туго затянутого эластичного бинта. Не забывай уклоняться. Держи защиту. Удар, еще удар.

Мы занимались в старом пошарканном зале для бодибилдинга. Наш тренер договорился со своим другом, владельцем помещения, чтобы он пускал нас на час с небольшим. Это был маленький зал с заржавевшими, переходящими от серого к желто-коричневому железяками. Жирные пятна на потертых, продавленных, порванных сидушках отвращали желание присесть и отдохнуть. И мы выстраивались друг напротив друга, заменяя таким образом зеркала. Мы были отражением друг друга, оттачивая движения, доверяя своим природным братьям-близнецам. Наш же зал боксеров недавно снесли. Снесли бетонные стены, деревянные полы и снесли ринг. Теперь мы, а нас было около шести-семи парней, тренировались здесь, среди вырезок бесформенно накаченных парней-бочек. Когда становилось невыносимо душно, а душно становилось сразу, как только все эти семеро парней начинали махать руками под команды тренера: «2-4!», «1-6!», «тройка, уход!», он выводил нас на улицу, и мы продолжали там, изредка поглядывая на строительный мусор нашего «святилища». Один лишь ринг сохранил свои очертания. Он был сердцем, на месте которого каждому давался шанс побороть свои страхи и обрести уверенность. Он был «жизнью». И каждый из нас прошел ее, зная, что эта «жизнь» не подведет, что она понятна, она очерчена, она не даст тебе вывалиться за ее рамки и не оставит тебя там в опустошении, в червоточине непонимания. Она одаривала ясностью целей, пониманием момента, и другом, и соперником. И я смотрел, как люди разрушали эту «жизнь», столь дорогую мне, шутя, плюясь, едя, уходя, приходя, делая свою работу. Делая свою работу…

Одни из тех, кто принимал подобные решения, вызвал нашего тренера в кабинет и обещал ему построить новый, соответствующий высокому положению спортивного комплекса, зал. Но, как я слышал потом, его так и не построили. Ну а зал для бодибилдинга с его ржавыми тренажерами, потертыми штангами и восьмидесятилетним старичком с дряхлыми мышцами был следующим на очереди.

Нас вывели на улицу. Утренний мороз ломил кости получше любого из местных бойцов. Но после душного зала вдохнуть свежего воздуха было облегчением. И мы дышали, заряжаясь кислородом, наполняясь жизнью, обновляясь, готовые продолжать с новой силой. Тренер встречал нас на точке после разминочного бега в три мили, и от нас валил плотный пар, будто мы только шагнули из огня. Легкие бились в истерике, требуя остановиться. Но останавливаться нельзя, «жизнь» должна была переродиться, переродиться в нас , и мы должны были сохранить ее. И каждый из нас, кто остался, тот, кто решил продолжать растить ее в духоте, на морозе, боролся за нее. Мы учились биться не только пританцовывая ногами, направляя кулаки в физиономии напротив. Еще мы учились биться с теми, кто пытается забрать нашу «жизнь». И я был рад понимать это, и был рад, что каждый из нас понимал это.