Глеб Давыдов - Книга трипов. Странствия и перемены

Париж – это эффектный когда-то юноша, превратившийся в красивого молодящегося энергетического вампира. А метро – щупальца этого гигантского и на самом деле безобразного спрута. Метро – пышет жаром Парижа. Метро это его чрево, нутро, грязная потная сущность… Большинство посетителей парижского метро в московском смотрелись бы натуральными фриками… Тут – на них никто не обращает внимания (точнее, они не обращают внимания друг на друга).

Я заблудился. Переходя с одной линии на другую, я оказываюсь на какой-то очень странной полузаброшенной станции. Капли с потолка, разломанные сиденья, по пустому полутемному перрону летают пожелтевшие газеты, тишина, тусклый свет, вместо тоннеля в конце станции темнеет улица, над которой звезды… Чувство дыры в матрице. Стою минут пять в надежде, что все же придет откуда-то нужный мне поезд. Внезапный мужской голос из громкоговорителя выводит меня из оцепенения.

Наконец добираюсь до нужной мне станции, выхожу на темную улицу и иду к отелю. Преодолевая на каждом шагу маленькие препятствия в виде ручейков, ветвящихся из углов и от стен домов – французы обожают ссать на улице.

Я забираю свои вещи у китаянки, укоризненно качнувшей своей сонной фарфоровой головкой, и тащусь по темному теплому Парижу. В каждом отеле сидящие на реcепшн арабы сообщают мне одно и то же: «Ви арь фуль!» Я устал, мне хочется спать, мой чемодан нестерпимо тяжел. Свободны только комнаты за сто с лишним евро, но я не хочу тратить так много за одну ночь. В очередном четырехзвездочном я развожу какого-то алжирца на 80 и вселяюсь в двухместный номер с телевизором и ванной…

И почему-то всю ночь мне не спится. Я вспоминаю мимолетом встреченную сегодня на Монпарнасе студентку Сорбонны по имени Клеменс, которая убеждала меня, что Париж на самом деле – совершенно неромантичный город. «Романтичность Парижа – это миф, историческая аура, не больше», – говорила она и, глядя в небо своими прозрачными голубыми глазами, поправляла русые кудряшки… «Видела бы ты себя со стороны, детка. Ты отлично вписываешься в этот миф», – ответил я. Она улыбнулась и скрутила самокрутку… Я ворочался на широкой постели. Этой ночью в Париже шел град.

Это был особенный Папа. Его уважали даже враги католической церкви. А похороны его стали самой массовой церемонией в истории. Четыре миллиона человек съехались на них в Рим; и еще несколько миллиардов наблюдали за действом в прямом эфире. В этот момент я, совсем не думая о Папе и его похоронах, тоже оказался в Риме.

Французский панк Поль ехал из Парижа в Рим. Он почти не говорил по-английски, понятно было только, что он едет на похороны Папы Римского Иоанна Павла II и собирается спать на улице, потому что денег на отель у него нет, да и отели все давно уже заняты, так как почтить память Папы в Рим съехались чуть ли не десять миллионов верующих, сочувствующих и просто интересующихся. Я тоже ехал в Рим, точнее через Рим – в маленький городок Больсена. Но, естественно, планы мои были скорректированы: похороны Папы Римского – великое историческое событие, мимо которого, находясь недалеко от Рима, просто нереально было пройти или проехать.

В Милане мы сделали пересадку, и уже в девять вечера подъезжали к Вечному городу. Поль хотя и был панк, но выглядел вполне цивильным, сильным и здоровым человеком, и никаких признаков болезненности или религиозного фанатизма в его облике заметно не было. Но… собирается спать на улице… – это было мне решительно непонятно. Он всю дорогу пытался поговорить со мной о музыке, а когда у него это не получалось, включал сидиплеер и увлеченно глядел в окно поезда на попутные пейзажи.

На платформе центральной станции в Риме мы простились и разошлись в разные стороны: ему предстояло найти подходящую скамейку или мост для ночлега, а я должен был встретиться с итальянцем по имени Витторио – другом моего отца.

Витторио привез меня в полутемный особняк, принадлежащий одному из многочисленных в Италии католических орденов Сестер. Во дворе, среди пальм и лимонных деревьев, нас приветствовал священник Дон Паоло. Ближе к утру мы в составе четырех человек собирались пройти к Собору святого Петра, на площади перед которым стоял гроб Папы. А пока, часов до трех мы намерены были поспать…