Жан Делаборд - На краю земли. (Огненная Земля и Патагония)

Сейчас трех деревянных причалов вполне достаточно для редких пароходов чилийской линии в Вальпараисо и нескольких грузовых судов, перевозящих шерсть; да и из этих трех причалов только один в достаточно исправном состоянии. К короткой, не имеющей крана стенке все равно не причаливает ни один пароход, а кругом вода наступает на голую землю, на грязный темный песок, давший городу название, так как «Пунта-Аренас» означает «песчаная коса».

От этого размытого песчаного побережья Магелланова пролива отходит несколько улиц, подымающихся за городом к холмам на горизонте. Улицы пересекаются под прямым углом, и таким образом получается лишенная фантазии, но удобная форма квадратов. Подобная планировка в большинстве случаев служит признаком новых городов. Пунта-Аренас нет еще и ста лет.

В середине площади — обрамленного деревьями квадрата, места для парадов и послеобеденных воскресных прогулок горожан, — водружен бронзовый памятник. Магеллан стоит со шляпой в руке, обратив взор на «свой» пролив, поставив обутую в. сапог ногу на что-то напоминающее жерло пушки; но при ближайшем рассмотрении оказывается, что это бушприт одной из его каравелл. Компанию Магеллану составляют две фигуры громадных индейцев, сидящих у его ног. Один из них — индеец из племени она с Огненной Земли, другой — техуэльче с равнины Патагонии. Как представители народа, населявшего земли по обе стороны Магелланова пролива и истребленного последователями Магеллана, они выказывают достаточно выдержки, чтобы не обратить восторженные лица к великому человеку или не протянуть ему пальмовую ветвь, которая могла бы стать только символом их мученичества. Они просто повернулись к нему спиной! Блеклые березы и мрачные кипарисы, окружающие героя как дополнительный знак почитания, разделяют поток людей, возвращающихся из церкви по окончании мессы. Этот поток вновь сливается в послеобеденный час на той же площади у музыкального павильона.

Новейший монумент, дар и оплот нового богатства Патагонии и Новой Земли, оплот нефти, — восьмиэтажное здание-колосс, свысока поглядывающее на стоящую рядом церковь. Богатство более старого происхождения, нажитое на шерсти и мясе, давно уже оставило свою визитную карточку в зажиточной части города в виде вычурных, перегруженных украшениями жилищ. Их застекленные зимние сады заставлены комнатными липами и фикусами, но жилые помещения стоят пустыми, так как владельцы живут в Сантьяго, Буэнос-Айресе или в Европе, где условия жизни значительно приятней. Виллы Пунта-Аренас в большинстве своем построены в виде старинных замков с эркерами, люками и бойницами. Принадлежат они немногим преуспевающим фермерам, выставляющим напоказ роскошь, которую здесь не ожидаешь встретить, а помпезные фамильные склепы на кладбище увековечивают тщеславие владельцев и после их смерти.

Но иллюзия великолепия, которую создает вид старомодных роскошных вилл, быстро исчезает. Уже через несколько улиц, менее чем в сотне метров от памятника Магеллану, начинается «пригородная зона» — зона печальной, серой нищеты, смесь лондонских трущоб и старых деревенских хибар, что так гармонирует с этим низко нависшим, темным, дождливым небом. Магеллан не видит этой нужды, она у него за спиной, его взгляд устремлен только на море! Кирпичные дома первых улиц сменяются домами из дерева и жести. Используя жесть, люди пытались рельефом или окраской придать ей сходство с камнем и штукатуркой, однако скоро убедились в трудности и бесполезности этой затеи: беспощадная ржавчина быстро разрушала эту иллюзию. Топят здесь круглый год. Лишь изредка летом бывает несколько счастливых дней, когда нерешительно показывается солнце, стихает ураган и можно загасить огонь, день и ночь пылающий в очагах мерзнущего города, огонь, который прежде не потухал в лодках индейцев.

Вдоль темных улиц и уходящих из города дорог, состояние которых заранее обрекает всякую попытку к бегству, клонятся под напором урагана прижимающиеся к земле дома. После каждого ливня утоптанная, потрескавшаяся улица превращается в озеро, окруженное взбаламученными ручьями грязи, где играют без шума и смеха серьезные дети. Иногда их игру неожиданно нарушает торопливо семенящее стадо овец — серый, резко пахнущий поток, сопровождаемый шумной сворой собак и посвистами прямо стоящих в деревянных стременах пастухов. Иногда погонщики издают характерные возгласы, короткие и мелодичные, заставляющие стадо, как по волшебству, замедлять или ускорять свое движение. Кожаные шириной в ладонь бичи наездников хлопают по крупам ржущих, становящихся на дыбы лошадей. Будто через город с неожиданной стремительностью проходит сама пампа и дикое одиночество Патагонии мимоходом мстит этому ненадежному поселению.