Жан Делаборд - На краю земли. (Огненная Земля и Патагония)

Нам, высокомерным европейцам, так много страдавшим и снова вынужденным жить в страхе перед новой войной, все это кажется не очень веским и серьезным. Но разве не примешивается к нашему равнодушию и насмешливому высокомерию доля бессознательной зависти или даже ревности к этим счастливым республикам Нового Света. Ведь время от времени они могут спускать избыточное давление при помощи государственного переворота и беззаботно регулировать свои внутренние раздоры с применением небольшого насилия, что на нашей стороне земли сейчас же привело бы к мировому пожару. Счастливые Аргентина и Чили. Установив статую Кристо Редентор, они сами себе запретили переходить Анды с оружием в руках и нападать на соседа, как бы им этого ни хотелось.

Выиграет ли Пуэрто-Вильямс в этом состязании по продвижению на юг, вспыхнет ли снова или навсегда угаснет малая война за остров Снайп, нашему старому континенту, истощенному вечными войнами и злоупотреблением оружием, остается только завидовать тем Молодым государствам, для которых даже холодная война (и какая холодная здесь, на краю земли!) является только игрой в «горячие руки».

Мыс Горн, так же как и Нордкап на краю Арктики, — остров и является крайней точкой лабиринта островов, которыми заканчивается выступ Южноамериканского континента. Здесь кончается земля. Но человек давно уже отказался от мысли обосноваться на суше, лежащей даже на сто километров севернее этих мест, и уступил мыс Горн с его скверной репутацией и Вулластонские острова морским слонам, качуркам и альбатросам.

Самое южное поселение людей на земле, если не считать научных баз на Антарктическом побережье, находится в бухте Тикиник, на полградуса севернее мыса Горн, расположенного точно на 56° южной широты. Правда, на морских картах бухта обозначена как «Текеника», но индейцы племени ягана произносят это слово «Тикиник», а они наверняка знают это лучше, чем адмиралтейства, так как «Тикиник» — слово языка яганов.

Скалистые острова между Огненной Землей и мысом Горн имеют своеобразную зубчатую форму. Остров Осте — один из самых крупных среди них, и на карте его очертания напоминают половинку скорлупы высохшего грецкого ореха. Он сильно изрезан множеством фиордов и бухт и поэтому разделен на крупные и малые полуострова, которые в свою очередь разрезаются бухтами. Бухта Тикиник самая глубокая на полуострове Харди. Здесь, в центре бывшей территории яганов, когда-то существовала самая южная на земле миссионерская станция, где несколько мужественных и усердных миссионеров пытались обратить в христианство кочевников моря. Сегодня на ее месте осталось только одно бедное ранчо. На защищенном от ветра берегу стоит единственная покосившаяся деревянная хижина, где обитает самый южный на земле человек, охраняя нескольких лошадей, полудиких быков да сотню овец.

Собственно говоря, нам хотелось попытаться достичь мыса Горн. Но так как мы находились на борту «Микальви», древнего транспортного судна чилийского флота, то пришлось следовать его рейсом. Только «Микальви» осмеливается забираться в эти края, чтобы снабдить маяки и удостовериться в том, что живущие здесь люди действительно еще находятся на этом свете. К югу от Тикиника больше никого не было, и, следовательно, «Микальви» там нечего было делать.

Судно пробилось сюда в ответ на призыв, своеобразный сигнал SOS ранчеро и двух пастухов, по горло сытых жизнью в этих местах. Они просили отвезти их вместе со всей живностью в Пунта-Аренас. Хижину и то, что они называли мебелью, оставили в этом забытом богом углу на случай, если другие колонисты согласятся отважиться на попытку обосноваться здесь.

Они собрали за загородку овец, пасшихся в бухте и на мелких островках, согнали лошадей и рогатый скот. Почти целый день продолжалась погрузка стада. Овцам связывали ноги, бросали их в лодки, подвозили к стоящему на якоре «Микальви» и за ноги поднимали на борт лебедкой. Коров и лошадей привязывали лассо к лодкам и заставляли плыть. Правда, при первом соприкосновении с водой лошади начинали так сильно метаться, что даже наши тяжелые морские катера рискованно раскачивались, а мы сами вскоре были не менее мокрыми, чем фыркающие животные, плывущие, как в упряжке Нептуна. Они не прекращали биться и при погрузке, и на борту, так что можно себе представить неразбериху на нашем ноевом ковчеге. Чтобы ускорить процедуру, коров просто поднимали за рога лебедкой. Часто из какого-то необъяснимого рефлекса этот момент покачивания в воздухе казался им наиболее подходящим, чтобы опорожнить свой кишечник и тем самым, вероятно, выразить свои протест. Причем в этот момент они еще и отчаянно размахивали хвостами, так что излишне описывать ощущения и вид сидящих в лодках и работающих на палубе матросов!