Фрэнк Шрейдер - Ля Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

В Оахаке в тени сверкающих белых навесов индейцы племен сапотек и мисатек выставили для туристов яркие серапе и крошечные глиняные фигурки собак, птиц и лягушек. Но всего в восьми милях оттуда мы встретили более яркий образец некогда богатой культуры сапотеков — Монте-Альбан, который переживал расцвет, когда эпоха Возрождения только начиналась. Дорога петляя шла в гору, и, пройдя несколько миль, мы поднялись всего на две тысячи футов на вершину, к месту погребения царей и жрецов. Некоторые могилы были разрыты и уже отдали людям свои сокровища — золото и нефрит, но остальные все еще лежали нетронутыми под пятивековой пылью и тощим кустарником. Мы в полном одиночестве бродили меж молчаливых строений по разрушенным дворам, поднимались на ступенчатые пирамиды и совали фонарики в темные пещеры. Племя сапотеков продолжало жить в камне, на стенах: на плоских барельефах танцевали девушки, врачи лечили пациентов, астрономы смотрели на небеса… Рядом с закругленными линиями искусства сапотеков виднелись и угловатые надписи их завоевателей — мисатеков. Эти союзники ацтеков изображали побежденных сапотеков вниз головой. С трепетом первооткрывателей мы ползли на четвереньках по подземным коридорам, вившимся между алтарями и пирамидами, но эта иллюзия сразу рассеялась, когда мы вдруг очутились под крышей из стекла и бетона и, точно кроты, выскочили из подземной норы на солнце прямо в объятия гида.

Километрах в двадцати пяти к югу от Оахаки есть еще один памятник культуры сапотеков — Митла, город мертвых. Он был построен как место отдохновения для духов умерших; храмы и открытые дворы сооружены из каменных глыб весом до двадцати тонн. В отличие от картин жизни, которые мы видели в Монте-Альбане, здесь стены храмов украшены выпуклой каменной мозаикой и горизонтальными рядами глубоко вдавленных геометрических фигур. По сравнению с Монте-Альбаном Митле не повезло: испанцы о ней узнали. По своему обыкновению, они разграбили святилище, а затем построили церковь на развалинах храма. Внизу, под главным зданием, в темном подземелье, стоял огромный каменный цилиндр; местная легенда говорит, что тому, кто его обнимет, камень предсказывает, сколько ему осталось жить: чем больше расстояние между кончиками пальцев, тем меньше оставшихся лет жизни. Вот был бы популярный оракул для гурманов XX века!

Двигаясь дальше к югу от Оахаки, мы направились к Теуинтепеку, городу кокосовых пальм и сахарного тростника, стоящему на берегу коричневой реки, которая миль за двадцать оттуда впадает в Тихий океан. Когда-то предполагалось, что через Теуинтепек пройдет сухопутный путь, по которому корабли должны были возить на железнодорожных платформах, но после открытия Панамского канала от этого плана отказались. Однако Теуинтепек и раньше имел важное значение как место стоянки караванов, перевозящих грузы с испанских судов, бороздивших оба океана.

Когда мы остановились в Теуинтепеке, чтобы купить мяса для Дины и пополнить запасы фруктов, здесь в полном разгаре был какой-то праздник. На песчаных улицах этого матриархального города раздавались громкие голоса женщин, говоривших по-сапотекски. Теуинтепекские женщины даже босиком выглядели не менее семи футов ростом из-за своих гофрированных крахмальных белых головных уборов. По одной версии, этот обычай возник после того, как у побережья Тихого океана потерпел крушение корабль с грузом крестильных сорочек для младенцев. Не зная, что с ними делать, индейские женщины надели их на головы — единственное место, где они могли бы пригодиться. Наверное, эти высокие шляпы, увеличивающие рост, и придают женщинам чувство превосходства. Во всяком случае сапотекские девы-воительницы с миндалевидными глазами выступают очень гордо в своих прямых бархатных блузах и пышных цыганских юбках. Их царственность еще больше подчеркивают бархатные ленты в волосах, серьги из испанских монет и золотые ожерелья на шее. Повелительным жестом жезла, увитого цветами, группа женщин предложила нам остановиться и отпустила только после того, как поставили нам обоим печати на щеки. Мы долго потом не могли смыть красную краску.

На рынке также царили женщины и не было буквально ни одного мужчины. За мясо заплатил я, но дама-мясник меня полностью игнорировала, завернула кусок в банановый лист и отдала Элен и сверток, и сдачу. Я понял этот весьма недвусмысленный намек и решил подождать снаружи, пока Элен закончит покупки. Перешагнув через трехфутовую игуану, растянувшуюся на полу, я стал пробираться к выходу между корзинами гардений, роз, мешками ананасов, плодов папайи и манго. Выбравшись из здания рынка, я прислонился к одной из колонн, подпиравших крышу. Видно, я поступил правильно, так как тотчас же нашлась и компания. Ко мне шатаясь подошел молодой сапотек, протянул бутылку мутно-желтого мескаля — перебродившего кактусового сока — и дружески настоял, чтобы я выпил. От первого же глотка у меня начался кашель и из глаз полились слезы: будь это расплавленный свинец, он жег бы не больше. Я не был в восторге от его выбора вина, но очень заинтересовался выбранной им темой нашей беседы. Он всячески прославлял достоинства матриархального строя в Теуинтепеке, и его точка зрения вкратце сводилась к следующему: «А, пускай себе женщины командуют. Они такие красивые и, наверное, толковей нас. Да к тому же их просто больше».