Ирина Летягина - Год, в котором не было лета. Как прожить свою жизнь, а не чужую

Вокруг звезды, свежий воздух, из-за гамака чувствуешь себя каким-нибудь героем Маркеса. Я обычно чувствовала себя девочкой, которая ела землю в романе «Сто лет одиночества». Засыпаешь с надеждой на спокойную ночь. Просыпаешься среди ночи. Те же звезды, тот же свежий воздух, и все хорошо. Переворачиваешься, гамак раскачивается, убаюкивая тебя. И снова засыпаешь, теперь уже до утра. А утром новые дороги, мозоли, встречи с людьми и собой, и так до конца пути.

Спасибо тебе, неутомимый французский путешественник. Ты в прямом смысле снес мою крышу.

В самом начале похода я прямо на дороге нашла карту таро. На ней был изображен мужчина с разверзнутой грудью, из которой выползали змеи. Карта называлась «Меланхолия». Я не великий мистик и к иррациональным вещам отношусь довольно скептически. Но я почему-то ее подняла и положила рядом с паспортом пилигрима.

Мне кажется, эта карта была пророческой, потому что в дальнейшем разные события на пути выгоняли из моего сердца змей сомнений, страхов и предрассудков. Один из удавов уполз из моего сердца на десятом дне пути.

Днем я уже была порядком уставшая. Было жарко с самого утра, несмотря на зимнее время года. Весь день я шла в расслабленном состоянии, ленилась и отдыхала больше обычного. Я ложилась на ромашковом луге, слушала трескотню насекомых и первое сопрано коров с далекого пастбища. Я складывала пальцы решеткой и смотрела на уплывающие облака, прикладывала ухо к земле и слушала жизнь почвы. Я представляла себе, что когда-то давно я могла бы быть средневековым рыцарем, который останавливал нетерпеливого коня, соскакивал на землю, прислонял ухо к земле и определял приближение погони по стуку копыт за сотни километров. Как же я хотела вернуться в эти времена, переодеться в мужские доспехи и по-настоящему рубиться с недругами на мечах. Стоило мне только об этом подумать, как навстречу из леса внезапно вышел римский легионер в золотом обмундировании с пикой наперевес. Я думала, что у меня случился тепловой удар. Потом появилась еще парочка оруженосцев в кожаных сандалиях. Они помахали на римский манер и пошли дальше греметь доспехами. Не знаю, какую Дульсинею они спасали, но идти им было явно тяжелее, чем мне.

Во второй половине дня я поравнялась с одним испанским пилигримом и присела к нему на хвост. Без мотивирующего примера его бодрых шагов меня то и дело тянуло отдохнуть. Последний вечерний заход с испанцем был очень жестоким. Он был налегке, потому что ходит по пути только в выходные, начиная с того места, где закончил в прошлый раз. В день он проходит около тридцати пяти километров. Я умудрилась его догнать, когда он делал последний привал перед марш-броском. Он ходит почти бегом, в удобных кроссовках и с легким рюкзачком. Мне с моими развалюхами и рюкзаком, утяжеленным зимним спальником, за ним было никак не угнаться, но я решила попробовать. Иначе с моим темпом я рисковала не попасть в ближайший монастырь к ужину, а я очень хотела разделить монастырскую трапезу. Мы полетели с ним вместе заключительные десять километров.

За эти десять километров из меня вышла вся дурь и, надеюсь, обратно не зайдет. Струйки пота бежали по телу вдоль позвоночника под свободной флисовой кофтой и скатывались в штаны. Я старалась не прикасаться к собственному телу. Глаза тоже заливал пот. Я просила святого Сантьяго умерить пыл этого испанца. Пусть он устанет, сделает фото, решит переобуться, хоть какую-то передышку даст моим ногам и спине. Но у святых на меня всегда свои планы. Мы в бодром темпе убегающих от лавины донеслись до монастыря без единой передышки.

Возле монастыря я потеряла все самообладание и уселась на порог, словно на паперти. Мимо меня прошли два монаха в черных платьях, подпоясанные синими кушаками. Эти ребята были служителями католического общества Slavers of Mary. Все они были из разных стран: Испания, Штаты, Венесуэла, ЮАР.

При этом монастыре находился приют для мужчин с психическими заболеваниями. Честно говоря, я про такое только у Кена Кизи в «Пролетая над гнездом кукушки» читала. Комнаты, наполненные людьми у телевизора, с потерянными взглядами, некоторые из них ходили по кругу, говорили сами с собой. Кто-то был прикован к коляске и находился в бессознательном состоянии. Некоторые плевались едой и капризничали, как годовалые дети.

В монастыре существовал принцип: пилигримам было запрещено общаться с жителями приюта. Но мне всегда хотелось погрузиться в жизнь людей так глубоко, как возможно. Поэтому после мессы я незаметно проскользнула на кухню и предложила помощь в столовой в подготовке к ужину. Персонал был приветливый, да и русские лысые девчонки были им в диковинку. Мне разрешили помочь накрыть на столы и покормить жителей приюта, сделав исключение из правил. Я стала кормить одного из мужчин, сидящих в коляске. Его голова постоянно падала на грудь, тело было сковано параличом, глаза блуждали в разные стороны. Сначала я думала, что мне будет противно или неловко. Но, взяв ложку с первой порцией пюре серого цвета и засунув ее ему в рот, я почувствовала, что сомнения улетучились. Нужно было держать его голову одной рукой, потому что голова постоянно падала на грудь. Также нужно было следить, чтобы он глотал, а это упражнение ему давалось поистине трудно. Иногда надо было нажимать ложкой на язык, чтобы вызвать рефлекс глотания. Кормить парализованного человека было скорее сложно, но не страшно, не противно, не гадко, не больно. Я была в кормлении не очень успешна, и женщина, которая там работает, видя мои убогие попытки, подбадривала. А потом взяла ложку и управилась сама за пятнадцать минут. Разные работы бывают.