Ирина Летягина - Год, в котором не было лета. Как прожить свою жизнь, а не чужую

Не таким уж и отважным солдатом я была, хоть и хорохорилась.

После пятидесяти километров ноги были стерты. Нестерпимо хотелось спать. Я вновь постучалась в дверь приюта. Никто не отвечал. Так поздно пилигримы не приходят. Я увидела в здании одно горящее окошко и с чувством угасающей надежды постучала в него. Спать на улице не хотелось. Занавеска отдернулась резким рывком, и я увидела в окне удивленное бородатое лицо молодого богатыря. «Это же Финист – Ясный Сокол», – подумала я. Через несколько секунд Ясный Сокол уже поспешно открывал тяжелый замок на двери приюта, закрытого на ночь.

Вместо пыли с водой, которой я питалась последние шесть часов, Финист, оказавшийся французским путешественником, быстро приготовил мне бутерброд. В комнате словно солнце просияло. Этот парень вернул меня к жизни, прогнав и солдата, и старого генерала из моей головы. Потом он осмотрел мои мозоли, присвоив им восьмой уровень по десятибалльной шкале боли. Мне казалось, что завтра я не смогу подняться с кровати и сделать хотя бы шаг. Но француз уверил меня, что все будет в порядке. И оказался прав.

Есть люди, которые не могут усидеть на месте. Они присаживаются в надежде скоро вскочить со стула и помчаться в леса, на спортивную площадку, на другой континент. Их тело помнит детское состояния бесконечного деления клеток, во время которого нужно постоянно двигаться, пока не потратишь всю энергию и не упадешь замертво от усталости. Чтобы сжечь выработанную энергию, нужно залезть в ларь с мукой, пробежаться по лужам, сто раз разбудить спящую бабушку, собраться районом и играть в казаки-разбойники, подраться, расшибить коленку, спеть, поймать кота за хвост. Со временем деление клеток замедляется, школа помогает в этом, усаживая непосед за парту, создавая аналоги будущих совещаний, офисных будней, работы на заводе от звонка до звонка. И все же остаются особо активные взрослые, которые по-прежнему не садятся на стулья, они присаживаются на время, чтобы при первой возможности поддаться импульсу тела и улизнуть. Такие люди несут в мир движение. Они способны мертвого поднять, они неутомимые походники, альпинисты и преподаватели физкультуры. В их венах течет кровь кочевников, средневековых мореплавателей и авантюристов. Они ходят в походы, ездят автостопом, переплывают Ла-Манш, летают на парапланах. Кажется, что у них постоянно где-то зудит. С ними рядом редко бывает спокойно, но всегда очень интересно. Французский путешественник был из таких непосед.

Мы решили на следующий день двинуться вместе. Мозоли саднили. Идти было больно. Француз сказал, что большого выбора у меня нет. Если ждать, когда мозоли заживут, и только после этого продолжить поход, мягкая новорожденная кожа вновь покроется мозолями, только время потеряю. Потому лучше просто смириться и аккуратно продолжить путь.

Я посыпала мозоли стрептоцидом, покрыла ватой и замотала половину ступни скотчем. Идти было больно, но терпимо. За день мы прошли двадцать километров через луга, по которым разгуливали барашки, забрались на пару пригорков, успели устать, отдохнуть и снова устать. В перерывах я растягивала спину, а француз курил самокрутку, называя ее своей персональной практикой йоги, для которой не нужен тренер. Ночлег устроили на чьем-то поле. Француз поставил палатку для меня, а сам развесил гамак из старого парашюта между двух деревьев. Он сказал, что этот сад на сегодня наш дом. У каждого дома должны быть правила, потому перед входом в гамак нужно было вытирать ботинки о воображаемый половик, а перед входом в палатку нужно было стучаться в воображаемую дверь. Недалеко паслись коровы и лошади. Мы почистили зубы у оливкового дерева, завалились спать в восемь вечера после захода солнца и проспали двенадцать часов. Ночью я проснулась от того, что корова, не знавшая правил, без стука засунула голову в палатку и начала меня нюхать.

На следующий день было дождливо, и мы заночевали в приюте. Мокрые и замерзшие, мы разожгли камин и сели греться у огня. Теплое молоко, английская речь с мягким французским акцентом Финиста – Ясного Сокола и куча историй из его путешествий грели душу. Можно было просто молчать и слушать. Мои истории с его все равно не могли сравниться.