Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

Вера Коннова заботится о нас всесторонне: кормит, поит, выгуливает по городу. Привела в pub «Eagle and Child» (так надо понимать, Ганимед), где завсегдатаем был Толкин; в его компании это называлось «Bird and Baby». Показала Бодлеанскую библиотеку.

Лондон. Как попал в Британский Музей, так почти и не вылезал – ходил каждый день. Бесплатно, поэтому масса народу, который просто вольготно проводит здесь время, тем более что множество мест, где можно закусить, – за столиками сидят сотни людей. Тут же всякие хэппенинги. Сидит, например, на широкой главной лестнице индуска, вяжет на спицах размером с копье разноцветную шерстяную дорожку шириной метра в полтора и длиной уже метров двадцать. Дорожка живописно стекает по лестнице вниз этажа на два, и со всех сторон вокруг этого, как пчелы, фоторепортеры и просто зеваки.

В центре гигантский купол читального зала. Главная библиотека теперь уже отселилась, и читальный зал, как гласит объявление, впервые открыт для всех. В нем резвятся дети, сидят за какими-то журнальчиками домохозяйки и т. п.; но подавляющая часть мест свободна. По внешнему периметру вверх до поднебесья полки: «25 miles of shelves». У входа стелы с именами знаменитых читателей. На самом верху второй стелы мне бросается в глаза: Maxim Maximovich Litvinov. «Из всех своих достижений в жизни это он, конечно, ценил бы выше всего», – сказала мне потом Татьяна Максимовна.

А сам музей устроен непревзойденно. Нигде не видал так разумно организованных экспозиций и так талантливо и нескупо сделанных пояснений: написано так, что поймет и школьник, и в то же время вполне корректно и совершенно осмысленно и для специалиста. Нашел стенд Виндоланды – прекрасный. Рядом с каждым подлинником одна или две его фотографии в различных специальных лучах, где текст виден яснее. Далее тот же текст, воспроизведенный печатно. Далее перевод. Далее комментарий. И обширные комментарии к стенду в целом. Кто захочет, может за час-два узнать про виндоландские документы почти все существенное.

Нашел и церы – римские (из Англии) и эллинистические (из Египта). Но ни одна не сохранилась так хорошо, как наша новгородская (и эти немного поменьше размером). Дерево во многих местах ноздреватое, изъеденное временем. От воска в большинстве случаев остались только пятнышки; а текст на дереве виден хорошо. Больше всего воска сохранилось на тетраптихе римского времени из Египта, который особенно похож на наш триптих; на воске кое-где видны крупные греческие буквы.

Остракон из Оксиринха (римского периода): склады (…, РА, РЕ, PH, PI, PO…, ΣА, ΣЕ, ΣH, ΣI, ΣО и т. д.) – совершенно как в грамотах Онфима, только на тысячу с лишним лет раньше.

Ну и, конечно, Розеттский камень! Хоть ты сто раз его на всех фотографиях смотри, а увидеть так, чтобы можно было тронуть пальцем, – сильное ощущение. И снова осознаешь: ведь это была массовая продукция – такая билингва должна была стоять в каждом египетском храме, и точно такие же расставлялись по всем храмам при выходе каждого очередного эдикта. И вот из этого немыслимого количества сохранилась ровно эта одна…

Два вечера подряд провел у Веры Слоним – очень счастливо. На один день приехала из Брайтона Татьяна Максимовна – чтобы мне не ехать в Брайтон (как я собирался), потому что-де там у моря такой немыслимый ветер, что мне не перенести. А ей в ее 84 года, разумеется, в самый раз. Она в изумительной форме, я не заметил никакого изменения с прошлого раза – а это было десять лет назад, во время ее выставки в Москве. Только скучновато ей в ее Брайтоне после московского изобилия ярких людей. Очень душевно увиделись и как ни в чем не бывало. Просто какая-то получилась победа над временем.

25 февраля, понедельник. В 8-м часу утра Марго подвезла меня на машине до Queen's Park (откуда идет втрое больше поездов метро, чем с ближайшего к ней Kensal Green); оттуда на метро до Ватерлоо. Все другие способы пересечь Лондон в такое время, оказывается, и дольше, и ненадежнее. В 8.23 Евростар на Париж. Нож решил на этот раз не объявлять – что получится? А получилось то, что сумка спокойно проехала сквозь их магниты: или аппаратура так себе, или смотрят халтурно.

Погода везде серенькая. Немного задумался – и на горизонте уже Эйфелева башня, башня Монпарнас, Sacré-Coeur. Еще немного – и Gare du Nord, и в метро. Немного чудно: только что было лондонское метро, а еду уже в парижском. Censier-Daubenton. Вышел наверх. Легонький дождичек. Не торопясь пешком: Patriarches, Mouffetard, Arbalète, Claude Bernard, Berthollet. Людей и машин почти нет. Все серое, мокроватое, страшно знакомое. И вдруг в какой-то миг пронзило: боже, какой прекрасный город! вот где почти что можно было бы жить!