Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

3 апреля. Поезд Барселона-Монпелье. Подъезжаем к Жероне. О прибытии на станцию объявляют на трех языках. Лингвистические эффекты при этом – совершенно замечательные. Надпись на станции: Girona. В каталанском объявлении это, как и следует ожидать, [džiróna]. Ожидаю, что по-испански (т. е. по-кастильски) будет Gerona = xeróna], но нет: произносят, ломая себе язык, тоже [džiróna] – боясь гнева каталонцев. Во французском ожидаю žeron] – ничуть: тоже ломая себе язык, произносят [xeróna]! (т. е. сработала принятая ныне мода всё произносить по-иностранному, только по политической невнимательности сориентировались на кастильский).

Ближе к Пиренеям начались лесочки – странные шаровидные сосны. В дымке видны и снежные вершины, но не очень высокие. У самой границы поезд выходит к морю. Местечко Llançà красиво вдается в море, вроде Ментоны, только без французского курортного блеска – всё диче и суровее. Port-Bou – граница (у самого моря). Поезд медленно переходит с широченных испанских рельс на узкий путь. Как ему это удается, не знаю – никаких домкратов нет, и операция занимает не два часа, как в Бресте, а 20 минут. Может быть, у них двойные колеса?

Французская пограничная проверка – чрезвычайно тщательная, хотя обе страны шенгенские. (Испанской проверки нет вовсе.) Туннель – и Cerbère: Франция.

4 декабря 1997. Эзри (через границу от Женевы).

Вечер у Жоржа Нива в Эзри с Эрнстом Неизвестным. Лет под 75, могуч. Молодая красотка-жена. Весь вечер рассказывал про своих великих друзей и знакомых: Сахаров, Горбачев, Ельцин, Максимов, Зиновьев, Мераб Мамардашвили, Михаил Шемякин. Отлично рассказывает. Шармово́й мужик» – про многих из друзей. Учился на философском, откуда и круг друзей. Из его рассказов:

Сахаров – неверующий святой. КГБ боялось его наивности.

Муза Солженицына и Максимова – КГБ. Максимов, Зиновьев, Шемякин не могут жить без врага, завянут, обессилеют. Максимову повезло, что Синявский его пережил.

Зиновьев – Эрнстов друг! – шизофреник, талант. Ненавидел Сталина, но просто хотел быть на его месте – полная мегаломания. Бешено ждал, когда сдохнет Хозяин: «Ты понимаешь, ведь тогда власть будет валяться под ногами! Мы должны подобрать!»

(Через день я прочел статью Зиновьева в «Литературной газете»: да, без сомнения шизофреник. Полностью за возврат советской власти. И физиономия ужасная: шизофреническая и фанатическая.)

В Горбачева Эрнст Неизвестный за три часа разговора «влюбился»; о чем говорили – не знает.

Ельцин – царь, с гениальной интуицией. Пьяница – и только такой может править Россией. Ни интеллигент, ни Горбачев не может.

Еще рассказывал, как профессорствовал в Америке – преподавал скульптуру и т. п. «Ну да ведь это гроши – бросил». Подприхвастывает, но в общем-то понравился, оставил сильное впечатление. Мог бы ведь хвастать своими успехами, а хвастает друзьями. Похоже, был доволен попасть в круг русских слушателей.

14 декабря 1997. Женева. Вилла Риго.

Как? День прошел? Черно зияют окна,

И снова Сириус и снова Орион.

Луна пополнилась, чуть небо затянулось,

Всё тот же сумрак – время неподвижно,

Лишь мы скользим в нем – мимо, в никуда.

15 марта 1998. Флоренция.

Поезда Женева-Милан-Флоренция. Встречает Донателла, едем к ней. Д'Арко в сравнительно неплохой форме. Оставил филологию, пишет воспоминания о своем пилотском прошлом, о Сент-Экзюпери. Джиневра еще подросла, любезна, радушна.

16 марта, понедельник. Пиза.

Донателла везет меня в Пизу. Некоторая деликатность положения состоит в том, что тысячелетняя борьба Флоренции с Пизой еще не кончена. И меня уже обучили многовековому лозунгу Флоренции: Meglio un morto in casa che un pisano all'uscio (лучше мертвец в доме, чем пизанец у дверей). И вот флорентинка Донателла получила место профессора в Пизе. Она говорит мне: «Поживите все-таки сначала дней десять в Пизе, ну а потом уж мы вас поселим по-настоящему – во Флоренции. А в Пизу будете просто ездить».

А в университете здесь обстановка очень симпатичная. Особенно обаятелен Делл' А́гата. Очень понравился Коля Михайлов; манерой говорить напоминает Топорова.

Во вторник 17-го первая лекция большого цикла. Aula magna, человек 70–75. Предлекционное состояние ужасное; начал еле живой. Слов не хватает. С нарастанием стресса понемногу пошло; но пробил страшный пот. Кричать на 70 человек – измот сильнейший.

В четверг вторая лекция (история Новгорода и т. п.). Народу столько же. Язык уже пошел полегче. Хорошо психологически помогает Делл'Агата, доброжелателен, слушает замечательно. На третьей лекции уже понемногу начал привыкать. На четвертой (23-го) пустил листок записи. Записалось 72 человека (только студенты, взрослые не записывались); студентов 9, студенток 63. Со всех четырех курсов. Фамилии, к моему удивлению, оказались монолитно итальянскими: только одна фамилия славянская и одна греческая.