Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

Воскресенье. Православная пасха. О забастовке как-то уже больше в вагоне не разговаривают. Жизнь начинает принимать некие устойчивые формы. 28°. Сходил на автобусную станцию: на Гамбург, на Роттердам – пожалуйста; но с Будапештом автобусной связи нет. Наш Гриша Гринберг договорился с хорватскими железнодорожниками, сварил на весь вагон супу и чаю в павильончике за путями. Там же в несколько очередей (посуды-то нет!) с наслаждением всё съели.

И тут, когда уже никто не ждет, приходит весть: утром поедем.

Понедельник. Снова Копривница. Но на сей раз уже удается преодолеть недоступную венгерскую границу. Венгерский таможенник проходит быстро и почти ничего не смотрит. Но мне захотелось устроить уже известный мне эксперимент. Говорю ему: Jó napot kívánok! (добрый день). Результат мгновенный – в точности предсказанный теорией: «А ну, откройте чемодан!»

Как изумительно несется поезд по венгерской равнине! Как будто машинист соскучился от забастовки. Как совершенно по-набоковски кричит локомотив! – без нужды, для собственного удовольствия, как конь.

В Будапеште получился целый час для беседы с Эрной Пал.

Вторник. В Киеве простился с Ясной и ее матерью.

Среда, 26 апреля. В 3 часа ночи: «Подъем! Граница России!» (это Брянск). Наш вагон отцепляют: выпала тяга тормоза. Гриша Гринберг пошел на переговоры и преуспел: мы все-таки поехали дальше. Потом он честно признался, что он им просто дал.

Итак, всего одна неделя, и я уже добрался до Москвы. Карамзин так быстро бы не доехал.

13 мая 1995, суббота. В 9 утра московский поезд приходит в Хельсинки. Встречает Ханну Томмола. Поездили и погуляли по городу. Пообедали вместе с Марьей Лейнонен. Томмола очень мягок и симпатичен. В 18 часов так называемый паром на Стокгольм: «Silja Serenade». Это чудовище выше хельсинкского собора. Каюта single размером с Анютину комнату, душ, огромное окно. Даже стыдно.

14 мая. Проснулся: за окном шведский берег и валит снег! В Стокгольме Пер Амбросиани отвозит на вокзал. Поля покрыты снежком – как в декабре 1992 года! Упсала.

Вечером Улла уже ведет на концерт: Carmina burana, дирижер – шведская звезда, Cecilia Rydinger Alin, 34 года, потрясающая. Замечательный хор. Зал переполнен. Народное действо, фурор. Потом продолжение в холле на парадной лестнице. Поют старые патриотические песни – разумеется, антирусские. Публика уже не отделена от хора – древнее единство актера и публики. Флюид шведской гордости и величия необыкновенно сильный. Дева, под два метра, в морской форме с желто-голубой лентой через грудь, а за ней рота моряков – поют на марше. Как дева на носу корабля Vasa в Стокгольме! Пронзительное чувство восхищения перед величественностью. Вчуже (за шведов) восторг.

15 мая, понедельник. Снег идет не переставая. В 14 часов лекция о древнерусской акцентологии. По-русски, но это-то, увы, и трудно: часть слушателей понимает с трудом, поэтому много мученических лиц и это давит. Такая плата за удобную возможность говорить на своем языке. В конце лекции вошла Лена: только что приехала.

20 мая, суббота. Улла и Гуннар везут нас «на дачу» – в Даларна, в 110 км от Упсалы. Настоящая глубинная Швеция: лес среди камней, холмы, озеро, мягкие краски, север, мох, тролли. Дом – нечто среднее между избой и виллой. Как и при других домах – шведский флаг. На соседнем хуторе конюшня великолепных скаковых лошадей. Напротив – лечебница для маньяков азартных игр. «К этому ведет та же биохимия, что у альпинистов, – объясняет Гуннар, – биологическая потребность острых ощущений».

25 мая, четверг. Улла везет нас на машине на мыс Врета Удде на озере Мэларен, к югу от Упсалы. Погода прекрасная, яркая. Вода с трех сторон, парусники на фоне лесистого холмистого берега. «Каменный лес», все цветет бурно, торопясь успеть за короткое северное лето. Потом в Старую Упсалу, к курганам и церкви.

26 мая. Поезд на Стокгольм, и Лена провожает меня на ту же «Silja Serenade». Каюта еще роскошнее прежней, двуспальная, с телевизором. Ночью вышел на самый верх корабля. Густой туман, призрачная рубка просвечивает во мраке. Ниже виден танцсалон, где беспечно мелькают пары. А корабль идет полным ходом в полной слепоте и часто-часто гудит – тревожно и, как кажется, даже жалобно, – прорываясь вперед в сыром холоде дикого пространства.

26 января. Париж.

В зале рукописей Национальной библиотеки по специальной предварительной договоренности мне выдали новгородскую берестяную грамоту № 266, которую в свое время советское правительство преподнесло в дар де Голлю. (Она попала к ректору Сорбонны, а после его смерти пропала бы вовсе у его наследников, если бы не старания Клер Ле Февр, которая сумела найти ее следы и убедить передать ее в Национальную библиотеку.) Зал огромный – раз в десять больше соответствующего зала в Ленинке. Он полон. И какие же умопомрачительные фолианты развернуты перед большинством читающих!