Женевские лекции были, на мой вкус, чуть ближе к застольному разговору, чем мне хотелось бы. Правда, я был только на первых трех.
30 ноября. В телевизоре: последнее интервью Феллини (названо: Fellini ou l'amour de la vie), прекрасное. «Ведь когда мы снимали Dolce vita, в Риме на самом деле ничего подобного не было! Стало потом – из подражания фильму».
6 декабря 1993. На так называемом «Русском кружке» выступает Юрий Афанасьев. В аудитории за спиной Афанасьева не стерто с доски – какие-то матрицы и западный профессорский юмор, без которого, видимо, сейчас уже нельзя надеяться на контакт со студентами: Ne pas confondre le tennis en pension avec le pénis en tension.
По Афанасьеву, Октябрьская революция была не началом новой эры человечества, а de facto победой реакционного крестьянства над недавно возникшим капитализмом, т. е. реставрацией (с идеей уравнительности). Большевизм этим настроем воспользовался, но затем сам был им поглощен.
Предрекает теперь ряд лет авторитарного правления в пользу трех реакционных сил: ВПК, колхозного крестьянства и 20-миллионного чиновничества.
По рассказу Нива, потом на встрече с женевским ректором Афанасьев активно рекламировал РГГУ; в частности, сказал: «Украшение РГГУ – Мелетинский, Зализняк и Аверинцев». – «Две трети у нас!» – в восторге закричал Нива (Афанасьев, конечно, говорил понаслышке, ничего точно не зная). Ректор был очень доволен.
12 февраля 1994, суббота. Женева.
Ко мне в гости на четыре дня приехали Анюта с Борей. Гуляем вдоль Арвы. Во вторник выпал прекрасный свежий снег. Надумали сделать снежную бабу во дворе около театра. Получилась отличная. Нашли даже морковку для носа. Подзамерзли, пошли домой одеться получше. Операция эта заняла минут 15–20. Возвращаемся к своему творению. К счастью, я шел немного впереди и первым вошел во двор. И увидел: от нашей роскошной бабы нет и следа, трудно даже понять, где именно она стояла. Швейцарская эстетика, видимо, пришла от этого дикарства в такое потрясение, что его нельзя было выдержать и пятнадцати минут. Место было заровнено лопатой или метлой (лишь морковку я позднее все-таки откопал). Партия швейцарских ксенофобов, надо думать, получила в этот день дюжину новых верных адептов.
Бросился навстречу Анюте с Борей, чтобы загородить им путь. С большим трудом удалось убедить Борю, что сейчас надо немедленно идти не к снежной бабе, а к реке.
29 марта 1994. Рим.
Вечер. Большая группа испанских девиц (старших школьниц) расположилась не где-нибудь, а на piazza di Spagna. Вокруг них увивается множество местных итальянских кавалеров. И что же? я слышу, что разговоры между девицами и кавалерами происходят по-английски!
1 апреля 1994. Рим.
VenerdÌ santo (страстная пятница). Вечером Via Crucis с папой напротив Колизея. Море людей (по каким-то оценкам, сто тысяч). Все освещено. Фантастичны голуби в воздухе, подсвеченные снизу. Подсвеченная пиния между сияющей аркой Константина и серебристым Колизеем реет в небе. Via Crucis делится на 14 «остановок» (stazioni). Из репродукторов итальянский текст, очень четкий, и музыка. Название каждой stazione объявляется на 9 языках; далее следует Pater noster по-латыни. Большинство стоящих повторяет его. Множество монахинь (часто африканских, азиатских, польских) и молодых людей. Масса иностранцев. В конце процессии папа поднимается на стену Palatino. Стоит на фоне огненного креста на остатке стены бывшего храма Венеры и Рима; за ним кардиналы и проч.
Всё заканчивается речью папы – по-итальянски, с легким акцентом и небольшими огрехами вроде Sibiria вместо Siberia. Говорит мощно, звучно, не старчески. Говорит очень понятно; смысл – призыв к единению христиан Запада и Востока. Еще до конца речи папы публика начала немного расходиться – явно жест, означающий: политики нам не надо! Когда папа кончил, – о ужас! – раздались аплодисменты.
Ночь тепло-прохладная, но ветер. На папе ветер развевает красно-белые одежды, в руках у него большой крест. А рядом переливается, трепещет на ветру большой куст, весь из фиолетовых цветов – оба на фоне черного неба, метрах в 15–20 над толпой.
Комментарии (из репродукторов) к евангельскому рассказу ясные, краткие, сильные, пронимают душу. Языкового барьера как бы нет: слова попадают прямо в нутро, особенно когда оно тревожное и ищущее опоры.
3 апреля. Пасха. Едем с Клаудией Ласорсой и ее дочерью Джованной в Rocca di Papa в загородный дом Клаудии. Дом лепится к крутому склону горы. Прогулка по лесу вверх по горе. Выходим на дорогу из больших базальтовых плит. Идти по ней достаточно удобно; но некоторые плиты лежат неровно, некоторые заметно провалились. «Что это за странная дорога? – спрашиваю я, – почему она в таком запущенном состоянии?» – «А это просто дорога римского времени, – отвечает Клаудия, – по ней римские легионы восходили торжественной процессией к храму Юпитера – покровителя Лациума (Juppiter Latialis) на вершине вулкана Monte Cavo».
Читать дальше