Андрей Зализняк - Прогулки по Европе [litres]

Расслабившись и слегка заживив рану, едем дальше. И вот показалось море. «Thalassa! Thalassa!» – кричат мои высокогуманитарные спутники. Трувиль. Море хмурое, солнца нет. Пляж пустоват: холодно, почти никто не купается. На стоянке замечаем и нашу обидчицу Dauphine. Но никому не хочется даже и смотреть в ее сторону.

Понедельник 17 июня. На семинаре Мартине разбирает два моих сочинения: про фонологическую систему моего Метейе и про произношение в нормандской деревне (он получил их от Женевьевы).

24-е. В Париж прибывают советские туристы, совершающие круиз вокруг Европы. Среди них Людмила Юльевна, мать Володи Тихомирова, и мне предстоит ее разыскать. Задача непростая; но мне все же удается узнать, что всех их сегодня ведут в Лувр. Бросаюсь туда. Весь двор Лувра заполнен людьми – сразу видно, что моими соотечественниками. Мне нужно найти группу № 6. И вот оказывается, что Париж уже порядочно меня испортил: я без всяких предосторожностей просто подхожу и спрашиваю, где здесь группа № 6. При первом же звуке моих слов те, к кому я обращаюсь, поворачиваются ко мне спиной. Несколько обескураженный, перехожу к другим и делаю новую попытку – эффект в точности повторяется. Так и не удалось ничего добиться. Постепенно догадываюсь, что всех их смертельно запугали тем, что непременно будут «провокации» и страшнее всего, разумеется, те, кто к ним будет обращаться по-русски.

Приходится искать по гостиницам, обращаясь только к французским администраторам. Наконец все-таки удалось определить гостиницу, где размещена группа № 6, а затем и номер Людмилы Юльевны. Приезжаю к ней в гостиницу; беседуем. Сожалею, что не могу послужить гидом, потому что послезавтра у меня центральный экзамен года. Предлагаю посмотреть некоторые фильмы, объясняю, как попасть в кинотеатры, где они идут. Чувствую, однако, что как-то никак не могу попасть в правильный тон. От меня явно мало пользы, хоть я и стараюсь: похоже, что мои рассказы и мои предложения противоречат каким-то аксиомам, которые очевидны для членов туристской группы. Если не ошибаюсь, ни Людмила Юльевна, ни другие так и не воспользовались моими советами.

(Много позже я узнал, что мой стиль Людмиле Юльевне действительно не понравился; она сказала: «Пора, пора ему уже возвращаться!».)

Среда 26 июня. Письменный экзамен по общему языкознанию в Сорбонне. В огромном зале стоит сотня столов на значительном расстоянии друг от друга – так что рукой до соседнего стола не дотянешься. По столу на человека. На каждом столе лежит пачечка цветных листов для черновика и двойных белых для беловика. Цветов – пять или шесть, так что до ближайшего стола с черновиками того же цвета, что у тебя, недостижимо далеко. Между столами ходят надзиратели.

Ровно в 9 часов вскрывают конверт с темой – единой для всех. Раздаются первые вздохи разочарования. Но немедленно встать и уйти запрещено; это можно сделать только через час. Этот гарантийный час продиктован опытом: из тех, кто бросает пустые листы на стол в первую минуту, многие через пятнадцать минут стали бы просить их обратно.

Через час действительно несколько человек встают и сдают пустые листы; эти люди придут теперь на тот же самый экзамен через год.

Лихорадочно пишу: известно, что сверх положенных четырех часов не будет дано и двух минут. И в самом деле конец наступает совершенно резко: всем велено встать и сложить работы на главный стол.

Вечером начал монтировать свои фильмы (черно-белые). Дело оказалось невероятно захватывающее.

27-е. Взял у Гранера проектор и впервые увидел на экране свои смонтированные начерно фильмы.

Понедельник 1 июля 1957. Устные экзамены по языкознанию: утром теория, днем перевод лингвистического текста с иностранного языка. Из options (заданий на выбор) беру не русский (это как-то глупо), а английский. Занятно: надо переводить текст с английского на французский.

2-е. Объявляют общие результаты экзаменов; я попал в хорошую категорию «mention bien».

Из письма от 6 июля 1957

С подарками я совершенно потерял голову: как из 400 рублей сделать 40 подарков… <���…>, не говоря уже о трех заказах на книги <���…>, при мысли о стоимости которых у меня кружится голова. Если я не найду из-под земли каких-то добавочных средств, то буду пытаться продать фотоаппарат. Тяжело это очень; не говоря уже о том, что с моими способностями я продам его в лучшем случае за четверть цены, мысль о том, что это отцовский подарок, никак меня не оставляет.