Чем ниже спускались мы по склону Бельских гольцов, тем хуже становилась дорога. Мы вели трех лошадей — верховую и двух вьючных, а тропу перегораживали то завалы из кедровых деревьев, то гигантские корни. Крутые спуски, рытвины чередовались с такими узкими Проходами между стволами, что лошади с вьюками застревали, и нам несколько раз пришлось снимать с лошадей груз. Из-за непрерывной возни с вьюками да еще потому, что вот-вот должны были мы прийти в Ботогол и разбить лагерь, ни я, ни мой спутник не обращали внимания на дождь. А он все усиливался и усиливался. Ветер стих, и тучи плотно уселись на вершинах сопок, спустив в долины мутно-белые языки.
Наконец мы догнали наших товарищей и пошли медленнее. Некоторое время я еще срывал кустики Дымчато-синей, крупной и вкусной, как виноград, голубики, но руки быстро окоченели; тогда я спрятал правую в карман, чтобы она оставалась в «боевой готовности».
Дождь падал ровными тяжелыми струями. Текло за ворот, промокли спина и плечи.
Часа через два с половиной проводник Дамба вывел нас на ровную, хорошую для тайги дорогу. Похолодало уже настолько сильно, что к дождю начали примешиваться серые хлопья снега. А пока мы искали место для лагеря, дождь окончательно сменился снегом. Мы брели по болоту, увязая в трясине и чувствуя, что дело принимает серьезный оборот, — мы замерзали по-настоящему. Мужчины, что естественно, были прежде всего озабочены лошадьми и местом ночлега, а наши женщины, моя жена и коллектор Нина Бергер, у которых зуб не попадал на зуб, вдруг запели. Я не помню сейчас слов их песни, но я помню, что она казалась мне бессмысленной и что она раздражала меня. Но я знал: их нельзя сейчас останавливать, пусть поют что угодно. Пусть уж лучше поют…
После долгих поисков Дамба и Михайлов разыскали небольшую полянку, мы загнали туда лошадей и зубами развязали заледеневшие, набухшие узлы на вьюках. Поставив палатки, мы тут же на снегу разделись, бросили совершенно мокрую одежду, забрались в палатки и переоделись в сухое. Возиться с ужином никому не захотелось; все единодушно решили ограничиться горячим чаем.
Несмотря на усталость, холод, слякоть, что, как известно, не располагает к созерцанию красот природы, мы все-таки не смогли не полюбоваться великолепным Зрелищем: притихшая тайга была окутана густой снежной кисеей, которая то слабо колыхалась, то ниспадала ровно, почти не отклоняясь в сторону; лиственницы опустили ветви и застыли не шевелясь. Если бы не сырость, если бы не хлюпавшая под ногами грязь, право же, можно было бы подумать, что дело происходит не 31 августа, а под Новый год.
Снег шел всю ночь, не прекратился он и утром. Земля, кочки, пни, поваленные деревья — все скрылось под ним; снег повис на ветвях лиственниц, согнул в дугу тонкие деревца. Было так тихо, что мы слышали, как шуршат снежинки, скатываясь по тенту, как шипят они, попадая в костер. Изредка снежные комья срывались с деревьев, и мы невольно вздрагивали — так внезапно нарушалась тишина.
Ночью температура опустилась до трех-четырех градусов мороза; все подмерзло, и наст ломался под ногами. Мы развели огромный костер и устроили всеобщую сушку. Но едва взошло солнце, как снег снова стал мокрым, липким; теперь то, что мы сушили, сохло, а то, что было, надето, мокло. Комья снега, повисшие на лиственницах, стали влажными и скользкими; все чаще они срывались с ветвей, и ветви облегченно раскачивались, избавившись от тяжкого преждевременного груза. Тайга медленно, но верно очищалась от снега; только На земле лежало толстое, лишь чуть уплотнившееся покрывало да на пнях подобно шляпкам грибов сидели снежные колпаки.
Сушить одежду — занятие нужное, но не очень увлекательное. Коротая время, мы разговорились о Ботогольском графитовом руднике. На старых картах он именовался либо Мариинским, либо Алиберовским.
— Алиберовский, Алиберовский, — несколько раз повторил я, вслушиваясь в странное звучание этого слова.
— Купец такой, кажется, был, — не очень уверенно сказал Михайлов. — Алибер.
Купец?.. Не могу сказать, чтобы эта справка чем-либо заинтересовала меня. Правда, я подумал, почему именем купца назвали рудник?.. Впрочем, мало ли незаслуженной славы роздано на земле. Вот вам еще один пример. Но справедливость все-таки восторжествовала, и теперь все называют рудник Ботогольским, потому что он расположен на вершине Ботогольского гольца. Лишь на старых, никому не нужных картах сохранилось это странное название — Алиберовский…
Читать дальше