Игорь Забелин - Встречи, которых не было

Конь, несколько раз нетерпеливо дернув поводья, самостоятельно принял решение догонять караван.

В Ильчирскую котловину отряд наш спустился днем. Пока мы развьючивали лошадей, Михайлов, устроившись на теплом валуне, занялся какой-то писаниной.

Писал он долго, сосредоточенно и, судя по результатам, успешно, ибо вышло из-под его пера:

младш. научному сотруднику Саянского отряда И. М. Забелину!

А в «Предписании» говорилось: «В соответствии с общим планом работ Саянского отряда Восточно-Сибирской экспедиции НИИГ на 1949 г. Вам предлагается произвести следующие работы:

1. Площадное ландшафтное обследование Ильчирской и Мондинской котловин и окружающих их склонов горных массивов Тункинских и Китойских гольцов.

2. Маршрутное обследование участка дорожной трассы в районе ее спуска с Центрально-Саянского нагорья в область Тункинского межгорного понижения.

…Во второй части задания следует обследовать маршрутами 2 варианта спуска дороги с плато Центрального Саяна: а) от озера Окинского или Сусер в долину р. Иркута, к устью Белого Иркута (с визуальной, сверху, оценкой проходимости долины Иркута ниже устья р. Тумелик) и б) от Ильчирской котловины по долине р. Ихе-Ухгун с выходом к поселку Мойготы или Туран.

В результате работ должна быть дана предварительная оценка проходимости этих вариантов и выбран наиболее рациональный.

…Для выполнения полевых маршрутов Вам выделяется на 2,5 месяца проводник с окладом в 450 р. и 2 верховые лошади».

Вот так я превратился из рядового в главнокомандующего, и, когда уменьшившийся почти вдвое отряд Михайлова скрылся в долине Иркутного Гаргана, обозрел поле предстоящих научных сражений.

Не очень-то величественным выглядело оно, это «поле». Бурое, в мочежинах, болото. Спокойная, с угловатыми камнями на дне, река — Черный Иркут, вытекающая из озера Ильчир. Редкостойный лиственничный лес и тот лишь на склонах, где посуше. На болоте — ерник, круглолистная березка, карликовые ивы, болотный рододендрон, курильский чай с желтыми «кнопочками» цветов, редкие стебельки белой горечавки; осока еще, конечно, и ситник. Каменистые холмы. Сглаженные сопки за ними. И низкое мокрое небо. Вот и все.

По предложению моего проводника Балагына, добрейшего круглолицего бурята, мы оставили все наше имущество на сухом холмике и налегке верхами отправились вниз по Черному Иркуту к устью Тумелика.

Как вы, наверное, заметили, в выданном мне «Предписании» о древнем оледенении не говорилось ни слова. Но проблема эта присутствовала в «Предписании», так сказать, незримо. От прошлого края зависело распределение современных ландшафтов. И от прошлого края зависело… дорожное строительство: одно дело, если ледники сгладили и расширили речные долины, и совсем другое, если реки текут в узких крутосклонных ущельях…

В устье Тумелика я оставил Балагына с лошадьми, а сам полез на вершину гольца, чтобы, согласно «Предписанию», сделать «визуальную, сверху, оценку проходимости». Лез я долго и даже порядочно устал, потому что еще не втянулся в работу, но когда вышел на вершину, то забыл и про усталость, и про все прочее: ничего более красивого в Саянах я еще не видел!.. В описаниях, претендующих на художественность, такие места обычно называют «дикими»: узкие, как след гигантского меча, ущелья с белыми нитями рек по дну, редкие деревья, цепляющиеся за неразличимые сверху уступы на почти отвесных скалах, каким-то чудом проложенные звериные тропки, рыжие под блеснувшим солнцем вершины гольцов… Я все стоял и стоял на пронизывающем ветру, любуясь открывшейся картиной, и лишь с большим запозданием, очень медленно поднялась откуда-то из глубины, постепенно проясняясь, мысль: ледников здесь, конечно, никогда не было и никогда Ильчирский ледник не спускался по Иркуту в Мондинскую котловину.

…Уже осенью, когда вовсю снежило, мы с Балаганом, закончив все основные исследования в верховьях Иркута и Китоя, заночевали под перевалом Тумелик. Переход до перевала был пустым, без работы. Я по обыкновению шел пешком (моя лошадь — под вьюком) и от нечего делать швырял палку в то и дело вспархивающих куропаток. К концу дня я под набил руку, и один из моих бросков, достиг цели, что вызвало бурный восторг восседавшего на лошади Балагына. «Совсем шкура не портил — в голову попадал!» — с несвойственным ему темпераментом восклицал он чуть ли не через каждые сто шагов. На ночлеге Балагын действовал с необычной энергией, сам натаскал воды, сам ощипал куропатку, и мы сварили из нее пшенный суп, оказавшийся весьма наваристым.