Илья Рыжов - К заоблачному озеру

Но Сорокин успокаивался только на несколько минут, а потом снова начинал в полузабытьи кричать, чтобы мы сошли в сторону и оставили его одного.

Не знаю, сколько времени продолжался этот ужасный спуск. Налетел ветер, пошел мелкий снег. Изредка сквозь разрыв туч выглядывала луна. Руки и ноги у всех окоченели и плохо слушались. Откуда взялись у нас в тот день силы?

Мы, задыхаясь и скользя, настойчиво продолжали спускаться. Останавливались только тогда, когда Сорокин падал на снег и кричал от резких приступов боли.

Наконец, мы почувствовали, что склон становится отложе. Под ногами стали попадаться обломки породы, в одном месте путь преградило маленькое замерзшее озерце.

Мы были на леднике.

Сорокина устроили поудобнее и стали совещаться. Где-то в верховьях находятся наши топографы.

Решили кричать. В ночном безмолвии вниз по леднику, отдаваясь в ущельях, полетел условный крик. Еще и еще.

Прошло много времени. Мы снова пошли к середине ледника, с трудом переправляя Сорокина через трещины, изредка посылая в темноту протяжный призыв. Откуда-то снизу, из темноты, мы услышали свист. Так умел свистеть только Гусев. Еще через час он молча и быстро поставил палатку, уступил Сорокину свой сухой спальный мешок и принес для нас откуда-то из темноты воду. Мы сняли с себя ботинки и растерли снегом побелевшие пальцы.

Сорокин стонал и бредил. Шекланов тщетно пытался разжечь примус. Гусев рассказал мне своим тихим голосом, что съемка полностью закончена. Вчера утром он простился с Горцевым и Загрубским, которых отправил к озеру заканчивать работы. Он отдал им почти все продукты, примус и палатку, а сам решил ждать нашего возвращения.

Холод не давал мне уснуть. Мешок я не успел вчера высушить. Теперь он обледенел и забирал из тела остатки тепла.

— Ну как тебе, Сорокин? — участливо спросил Гусев, когда тот на минуту очнулся.

— Больно, — сказал Сорокин. Потом, помолчав, он закрыл глаза и прибавил: — Но зато какой вид открылся нам с плеча…

Из дневника:

8 сентября.Нас двое: больной Сорокин и я. В палатке, кроме нас, скверный примус с мизерным количеством керосина, четыре огарка свечи, в крышке от котелка — галеты, в тряпочке — чай. На дне банки — фунт топленого масла. В кружке — шоколад, около полуфунта. На подошве ботинка горит свеча. Я сижу в спальном мешке и пишу эти строки.

Вчера товарищи простились с нами и быстро, как только позволяли силы и больные обмороженные ноги Сухорецкого, пошли вниз, к озеру.

Все продукты они оставили нам. Другого выхода не было: Сорокин не мог идти. Каждое движение по-прежнему вызывало у него ужасную боль. Поэтому, посовещавшись, решили оставить больного с кем-нибудь здесь на леднике, а остальным спуститься в долину за продуктами. Остался я. Сорокин кричит, за ним приходится ухаживать, как за маленьким ребенком. Вчера мы тщательно его осмотрели. Перелома заметить не смогли. На правой стороне его груди — багрово-синий след удара. Остается ждать.

Итак — «представление в цирке Хан-Тенгри» закончилось. Восхождение не удалось. Ну, что же — зато ледник прошли весь, карту сняли, по озеру плавали. Вчера, когда прощались с ребятами, было немного грустно. Гусев пожал мне руку. Сказал: «Чувствуешь веревку?» — «Чувствую», — говорю. «Ну то-то…»

Я знаю, что он сделает все для того, чтобы поскорее вернуться ко мне на подмогу.

9 сентября.Ночь была опять скверной. Сорокин дремал. Изредка спрашивал — не сплю ли я. Мне очень хотелось спать. Бессонница мучила. Под утро, когда я, наконец, заснул, ему стало хуже. Начал снова кричать, стонать. Чай не кипячу, экономлю керосин. Утром был на леднике — умывался. Вдруг почувствовал еле заметный толчок. И со всех вершин, замыкающих Северный Иныльчек, вниз покатились лавины. Я их насчитал тринадцать. Самые грандиозные пустил, конечно, старик Кан-Тоо. Очевидно, обвалы вызвал небольшой подземный толчок. Ведь, как-никак, от Алма-атинского района всего двести километров. До сих пор в Тянь-Шане продолжаются процессы горообразования.

Начинается буран. Все закрыла темная туча. В двух шагах ничего не видно. Воет ветер, рвет палатку. Укрепил ее со всех сторон камнями.

10 сентября.Сегодня Сорокин спросил, почему я не даю чаю, много ли осталось у нас продуктов. Хороший признак! Я его пока не пугаю. Морена и все южные склоны покрыты снегом. Ослепительная и холодная белизна. Очень скучно. Сказать по правде — еле удерживаюсь, чтобы не съесть сразу все наши запасы.