Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Мне кажется, что труд людей, которые здесь живут, можно без преувеличения назвать подвигом, хотя им самим он кажется серыми буднями. Видимо, настоящий подвиг и состоит в преодолении повседневности, а случающиеся порой опасности лишь в той или иной степени разнообразят эту серую повседневность.

В Ырбане к нашему буксиру причалила моторка, в которой сидел человек с окладистой черной бородой. (Здесь, в верховьях Енисея, большинство мужчин носит бороду.) Так вот, на дне этой моторки я увидел большую рыбу с розовыми пятнами по бокам и оранжевыми плавниками. Это царь енисейских вод — таймень. В общем, эта рыба мне была известна, однако ловить ее никогда не приходилось, потому что на европейском континенте тайменей нет, это обитатели холодных, быстрых и кристально чистых сибирских рек. Правда, реки и здесь не всегда бывают хрустальными. Как всякая горная река, Енисей очень быстро поднимается и мутится даже от слабого дождя. По этой причине мне до сих пор и не довелось попытать счастья, хотя мы, останавливаясь на ночевку, использовали несколько свободных часов для ловли хариуса в мелких притоках Енисея, где вода гораздо чище.

Капитан буксира, видя, что я не свожу глаз с лежащего в моторке тайменя, спросил:

— Волнует?

— Как тут не волновать!

— Бери мой спиннинг и попытай счастья.

— А сам?

— Я пойду навестить родных.

Оказывается, в Ырбане живет брат капитана, тоже речник — капитан катера.

Чернобородый хозяин моторной лодки Иннокентий (в Сибири едва ли не каждый третий мужчина — Иннокентий), как и все здешние старожилы добродушный, предупредительный, гостеприимный человек, вызвался показать места, где водится таймень. Дважды просить меня не требовалось. Я мигом очутился в лодке Иннокентия, и мы отправились к одной из многих проток.

Солнце еще не село, и Иннокентий сказал:

— Рановато для тайменя, хотя иногда он и днем берет. Половим пока что на блесну ленка.

Ленок — тоже рыба из семейства лососевых, встречающаяся только в Сибири, по виду и вкусу напоминает нашу речную форель.

В течение часа я вытащил спиннингом пять отличных ленков. Правда, особенно больших не было — от пятисот граммов до полутора килограммов. А по словам Иннокентия, здесь попадаются на крючок ленки весом в пять килограммов и больше.

Пока он говорил, я вдруг почувствовал резкий и сильный удар, словно кто-то сильной рукой схватил под водой конец лески и дернул, пытаясь выхватить спиннинг. Когда я смотал леску и осмотрел блесну, выяснилось, что все концы тройного крючка обломаны.

— Его работа, — сказал Иннокентий и объяснил: — Он, брат, не такие крючки ломает, как спички…

Почему-то Иннокентий перешел на шепот, избегая называть рыбу ее настоящим именем, вместо слова «таймень» употребляя таинственное местоимение «он». Его тревога и волнение заразили и меня.

— Пора, — шепнул Иннокентий и, запустив двигатель, двинулся к главному руслу Енисея. Вышли на берег. Вместо блесны я поспешно приладил «мышь» — изобретение сибиряков, которым больше нигде не пользуются. «Мышь» делается из пробки, обмотанной слоем поролоновой губки, а сверху обтягивается темно-серым, коричневым или даже черным плюшем, хотя некоторые вместо плюша используют мех белки или бурундука. К такой «мыши» прикрепляются три крючка: один тройной — на конце и два двойных — по бокам, там, где условно должна быть шея «мыши». Никакого грузила не требуется, потому что плюш и губка, пропитавшись водой, становятся достаточно тяжелыми, и «мышь» пролетает около сорока метров. Конечно, она не тонет и держится на поверхности, а когда вращаешь катушку, слегка выступает над водой, и впрямь напоминая мышь или какого-то другого зверька, который плывет по реке, барахтается, борется с быстрым течением.

Обычно тайменя найти не трудно, потому что он выдает себя громким всплеском, охотясь на хариуса. Но это в сентябре, когда вода бывает действительно кристальной, когда из малых речушек «таймень катится вниз, в Енисей, держится на мысах отмелей», как говорит Иннокентий. Теперь же август, еще недавно в горах прошел ливень, и вода не совсем прозрачная, но попытка не пытка.

Я спускаюсь вниз по течению и усердно закидываю «мышь». Некогда даже отмахиваться от комаров, лезущих в глаза, нос и рот, жалящих лицо, шею, руки. Раз пятьдесят или больше посылал я «мышь» в реку, и она все время возвращалась пустой. Вот уже и солнце село, сгущаются сумерки, я теряю последние крохи надежды, как вдруг — шлеп кто-то там, где только что упала моя «мышь»; в следующее мгновенье сильный удар рвет у меня из рук спиннинг. Я чувствую, что там, в глубине, бьется, сопротивляется крупная рыба. Включаю тормоз, кручу катушку, с трудом тащу неподдающуюся добычу и во все горло зову на помощь Иннокентия.