Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Я догнал его, снова взял карандаш и послушно повторил:

— Так, пять кило огурцов.

— Десять банок мясных консервов, — продолжал как ни в чем не бывало дядя Коля.

Я поднял на него глаза, наши взгляды встретились, но я молчал.

— Полтора кило сахара…

— Так.

— Три пачки чаю.

— Так.

— Кило макарон и кило крупы.

— Так.

— Хорошо бы еще ведро картошки, — сказал он, но, встретив мой умоляющий взгляд, вздохнул: — Да где ее возьмешь? Вместо картошки возьми-ка ты лучше помидоров — что ни говори, овощ. Я видал на базаре.

У меня во рту пересохло. Я тоже видел на базаре помидоры и своими ушами слышал, сколько просили за них торговки. Однако я ничего не возразил и еще набрался мужества спросить:

— Сколько? Ведро?

— Нет. Хватит и половины.

— Все?

Дядя Коля степенно кивнул и, забрав свой карандаш, покатился, как мячик, по направлению к камбузу. Однако напоследок обернулся и добавил:

— Забыл сказать, чтобы взял еще для аппетита что-нибудь.

— Сколько? Ведро? — меня начал раздражать этот откровенный грабеж.

— Сколько хочешь, столько и бери, однако ежели капля и дяде Коле перепадет, — он ткнул большим пальцем в свое брюшко, — так все, что я тебе велел, дели надвое и тащи только первую половину.

— Идет, — согласился я.

Через два часа, навьюченный как верблюд, я вернулся на судно и все покупки, кроме одной, передал из рук в руки дяде Коле. Он все осмотрел, принял, однако продолжал озираться, словно что-то потеряв, а затем поднял на меня вопросительные, не на шутку опечаленные глаза. Я понял все без слов.

— Есть и для аппетита, дядя Коля.

— Я знал, что ты настоящий мужчина, а не какая-нибудь, извини за выражение, сухопутная серенада…

Собирались и остальные члены экипажа. Пришел медленный, флегматичный механик Федор Солдатов. Не спеша, по-хозяйски снял костюм, повесил в шкафчик, надел рабочую робу и скрылся в машинном отделении.

Вприпрыжку пробежал юнга Саша. Он — тувинец. Совсем еще молодой паренек, первый год на судне. Мечтает стать капитаном, освоить профессию речника, новую для его земляков. Вообще в Кызыле приходилось видеть много молодых тувинцев, которые полны решимости овладеть техникой, все обильнее плывущей сюда из братских республик.

Последним, как и положено, на палубе появился капитан. Он встал к штурвалу, взревели двигатели, юнга убрал деревянный трап, мы отчалили, и наш буксир, зарываясь тупым носом в енисейскую воду, пыхтя поплыл вверх по Большому Енисею.

Многие называют верховья Енисея Сибирской Швейцарией. Мне в Швейцарии быть не довелось. Я не знаком с ее природой. Видел тамошние пейзажи только в кино да на открытках. Слов нет, красиво. Не буду спорить. Однако есть в этом швейцарском пейзаже что-то чересчур идиллическое, приторное. Не знаю, чем это объяснить. То ли виноваты красивые домики и виллы, то ли еще что-либо, но только и природа там кажется какой-то искусственной, отшлифованной, «приукрашенной» человеческими руками. Не берусь судить — хорошо это или плохо. Дело вкуса. Но на меня верховья Енисея произвели гораздо более глубокое, я бы даже сказал, потрясающее впечатление. Здесь не увидишь не только красивых, но и вообще никаких домиков. Высокие, розоватые скалы с обеих сторон стискивают реку, которая с бешеной скоростью несет свои воды, будто стремясь как можно скорее вырваться из каменных тисков на степной простор. Везде, где только дерево может пустить корни, — вечная, нетронутая тайга: лиственница, кедры, сосны, сибирская ель, а по берегам — черемуха, береза, непролазный кустарник, горные осыпи, набросавшие в реку огромные каменные глыбы, через которые, пенясь, перекатывается вода.

Наш буксир пыхтит от зари до сумерек. Меняются вахтенные у штурвала, а дизельный двигатель работает без передышки. С трудом преодолевая частые пороги, мы упорно продвигаемся вверх по течению. Местами река несется по столь крутому руслу, что кажется, будто мы плывем прямо в небо.

Я сижу на носу судна и весь день гляжу на берега. Иногда ко мне подсаживается кто-нибудь из членов экипажа. Чаще всего это бывает дядя Коля. Стараясь перекричать шум двигателя, он рассказывает мне были и небылицы о войне, на которой он командовал взводом разведчиков. Обычно все начинается примерно так: дядя Коля садится рядом, смахивает пот, выступивший, пока он возился с кастрюлями, закуривает мою сигарету «Лигера» и вместе с дымом выдыхает:

— Да-а-а… Когда-то и я ходил в начальниках.

И начинается: авантюрнейшие подвиги вперемежку с детективной интригой, невероятные муки, безвыходные ситуации, и повсюду главный герой — он, дядя Коля, и все кончается хорошо, счастливо, и генерал (непременно генерал!) пожимает ему руку, благодарит. Убедительности ради дядя Коля закатывает штанину и показывает шрам подозрительного происхождения. Посидев с минуту молча, как бы окунувшись в воспоминания, дядя Коля вдруг поворачивается ко мне, вздыхает и робким, тихим голосом спрашивает: