Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Но у меня-то откуда такая тоска по Северу? Право, не знаю… Можно, конечно, попытаться объяснить эту тягу словами, сказать, что на Север меня влечет суровая природа, требующая на каждом шагу настоящего мужества, что жители Севера сохранили столько замечательных человеческих черт, которые мы, увы, успели растерять… Как будто все верно… И все-таки… Человек в чем-то похож на птицу. Боюсь, что сходство это не определить словами, его можно только почувствовать. Да и то — лишь интуитивно…

Тайга. Бескрайняя тайга. До самого горизонта. С утра до вечера бежит за окном вагона зубчатая стена тайги. От мелькания бесчисленных стволов рябит в глазах, мысли становятся ленивыми, неповоротливыми, как птицы с подрезанными крыльями.

Но я продолжаю смотреть в окно. Ели в этих местах высокие и стройные, точно кипарисы, вершины-иглы вонзаются в низкое, серое северное небо. Километрами тянется не тронутая ни человеком, ни зверем снежная целина. Приходится щуриться, глядя на нее; глаза слезятся от ослепительной белизны. Одинокие домики, утонувшие в сугробах. Мысленно приветствую их обитателей. А то вдруг поселок вынырнет из-за деревьев; ленты дыма над трубами взвились в небо и застыли. Время от времени мимо окна с грохотом проносится товарный поезд. Груз всегда один и тот же — уголь и лес. На полустанках мы тоже нагоняем составы с углем и лесом. Уголь и лес. Днем и ночью — уголь и лес. Наши проводники на любой станции имеют возможность пополнить запасы угля. В вагоне натоплено так, что пассажиры ходят в одних рубашках.

Устроившись на верхней полке, я смотрю в окно и все не решаюсь спуститься вниз, хоть и отлежал уже все бока. Спуститься — значит принять участие в разговоре, который не прекращается сегодня в купе с самого утра, с того момента, как у нас появился четвертый пассажир — молодой красивый парень, милиционер. Едва устроившись и отогревшись, он поделился с попутчиками своей бедой — дружил с девушкой, и не просто дружил, а, можно сказать, считал ее в душе своей женой, и вдруг письмо: его любимая в тюрьме. Едет сейчас туда, к ней. Начальство отпустило на неделю. Суда еще не было. Поехал, потому что должен знать правду. Посадили ее за растрату. Она продавщицей работала. Растрата не так чтобы уж очень большая, но и не маленькая — около двух тысяч рублей. Вот тут и думай что хочешь… Как быть?..

— Сколько вам лет?

— Двадцать пятый.

— Двадцать четыре года! Вся жизнь впереди! Так неужели стоит из-за какой-то, извините за выражение, портить свое будущее?

С минуту в купе стоит тишина.

— Вы любите ее? — Это уже третий пассажир. Голос у него скрипучий, как колодезный журавель, и хриплый, очевидно, от давней простуды.

— Люблю.

— Вот и поступайте, как велит совесть. И никто вам ничего тут не присоветует, поверьте мне.

— Ерунда! Парень молодой, еще столько женщин встретит на своем пути! И к совести его взывать нечего — ей совесть позволила присваивать государственные деньги. Небось знала, чем все это пахнет. Две тысячи в один день не расходуют. Да и за месяц тоже. Выходит, все это давно началось, и она вас сознательно обманывала. Сама тратила деньги, а от вас скрывала.

— А может, вы знали? — скрипит простуженный, голос.

— Нет, честное слово, не знал.

— Остается выяснить только одно: с какой целью обманывала.

— Пишет, что скрывала от меня, потому что боялась потерять. Думала, брошу, если узнаю.

— Конечно! Что ей остается говорить!

— Вполне может быть, что ей стыдно было открыться, — замечает простуженный. — И отчего обязательно не верить человеку?

— Да верьте себе на здоровье! Блажен, кто верует. Шутка сказать — две тысячи! Предположим, что вы действительно ничего не знали и ни единым рублем не попользовались. Тогда куда же она девала деньги? Тряпки покупала? А может, с другими прогуляла?

— Не знаю.

— То-то и оно.

— Для того ведь и еду, чтобы все выяснить.

— Только для того, чтобы выяснить? — спрашивает простуженный.

— Ну, само собой, и помочь.

— Это каким же образом?

— Внесу деньги.

— Ого!

— Знакомые обещают одолжить.

— Дороговато обойдется вам это удовольствие!

— Деньги в жизни не главное, — скрипит простуженный. — Можно задать вам один вопрос?

— Пожалуйста, — поспешно отвечает милиционер.

— Почему хотите покрыть ее растрату? Только потому, что любите?

— Не только… Если она действовала не по своей воле…

— Вот именно! Я вас понимаю.

— Чего уж тут не понять! Хорошенькая история — блюститель общественного порядка собирается взять под защиту и спасти от заслуженного наказания расхитительницу общественного имущества. На месте вашего начальства я поставил бы против вашей фамилии крестик. Очень значительный крестик, дорогой товарищ! Такое благодушие, и по отношению к кому?! Может, вы боитесь, что другой такой не найдете? Да вы посмотрите на себя в зеркало! Бабы сами на шею вешаться будут.