Но Олег стоит на своем. У него в глазах горит знакомый огонек, и я знаю, что никакие аргументы не убедят его. Не обращая внимания на все предостережения, он укладывает в рюкзак самое необходимое, надевает полушубок и, ни на кого не глядя, опрашивает:
— Может, кто-либо пойдет со мной?
Вулканологи и Вадим отказываются наотрез и делают последнюю попытку удержать этого безумца. Я молчу, хотя сразу же почувствовал, что слова Олега относились ко мне. Ведь мы вместе шли сюда от самого нижнего лагеря, и, естественно, Олег рассчитывает, что мы и дальше будем вместе идти до самого кратера. Но я молчал. Не знаю, что он подумал обо мне, — очевидно, мы оба были недовольны друг другом. Возможно, он решил, что в последнюю минуту я струсил и у меня отпала всякая охота лезть в это пекло. Не знаю. Я молчал, будто не понимая, что Олег обращается и зовет с собой только меня.
Он ушел один.
В палатке наступила гнетущая тишина. Почему-то мне вспомнился тот день, когда мы с Олегом добрались до среднего лагеря. Погода испортилась, шел снег, понемногу мело, и мы забеспокоились, что не отыщем дорогу в верхний лагерь, застрянем здесь. Помню, Олег тогда сказал: «Нечего беспокоиться. На вулканологической станции спохватятся, что нас одних отпустили, и придут сюда». Я еще в тот раз подумал, что Олег неплохо разбирается в психологии.
— Худо дело, — прервал мои мысли Гиппенрейтер.
— Не маленький, — пробурчал Валерий.
— Мы ему все сказали, — подхватил Алеша.
— Не следовало его пускать, надо было просто запретить, — волновался Вадим. — Ты ведь, Алеша, начальник экспедиции.
— Он мне не подчинен.
— Если бы он откуда-то пришел и не остановился у нас — тогда другое дело. Но его направили с вулканологической станции, и он живет в нашей палатке. Ты, Алеша, должен был либо запретить ему идти, либо не отпускать без провожатого.
Я опять подумал, что Олег — отличный психолог.
— Надо догнать его и вернуть, — решил Валерий и, поспешно одевшись, выскользнул из палатки в белую мглу.
Меня терзали противоречивые мысли. Я осуждал Олега за то, что он ни с кем не считается, ставит в затруднительное положение этих чудесных людей, которые и без того намаялись, живя вторую неделю в палатке и ежедневно поднимаясь к кратеру. Белая мгла — единственная возможность для них сделать передышку и отдохнуть со спокойной совестью. Я осуждал Олега и в то же время восхищался им. Мне нравилось, что во имя намеченной цели этот человек не жалеет ни себя, ни других. Вероятно, только так и можно добиться в жизни чего-то ценного.
Прошло полчаса, час, но ни Валерий, ни Олег не возвращались. Я отлично представлял себе, как было дело, когда Валерий нагнал Олега и попытался его вернуть: оператор с фанатическим упорством рвался к кратеру, ничего не желая слышать, и Валерию оставалось только присоединиться к нему.
Выяснилось, что так оно и было. Воротились, когда уже стемнело. Приблизиться к кратеру им не удалось. Там, на подходах к жерлу вулкана, воздух перенасыщен газом. Почихали, покашляли, побродили на ощупь в густой мгле и не солоно хлебавши пошли обратно. Теперь Олег сушил у печки камеру, а затем взял обыкновенную медицинскую клизму и весь вечер выдувал из всех щелочек и зазоров вулканическую пыль. Тем не менее его лицо светилось спокойной радостью. Дескать, сделал все, что мог. И не его вина, если это ничего не дало. Его совесть спокойна. Может быть, поэтому Олег первым и улегся спать, а мы еще долго вечерничали.
Утром я проснулся раньше всех, потому что сегодня был мой черед дежурить. Меня удивила необычная тишина за стенами палатки. Лежа в спальном мешке, я напряженно прислушивался. Вулкан молчал — не доносилось ни грохота, ни протяжных, свистящих вздохов. Неужто все? Неужто извержение кончилось и я не увижу вулкан в действии? В опасных ситуациях иногда становишься суеверным: малейшие явления, которым обычно не придал бы значения, даже не заметил их, внезапно приобретают какой-то сокровенный смысл и значение. Я лежал и думал: какие силы — злые или добрые — заставили умолкнуть кратер, когда после таких трудов и испытаний я наконец очутился у его порога. Меня разбирала невольная досада, однако я не богохульствовал, а вел себя, как настоящий идолопоклонник, который молчит, боясь накликать злых духов, обозлить, разгневать их.
Стараясь не разбудить товарищей, я потихоньку вылез из спального мешка и удивился, что в палатке очень тепло. Так тепло, словно кто-то истопил печку. А может, и в самом деле кто-нибудь уже встал? Нет. Печка холодная, и в блеклой золе не тлеет ни один уголек.
Читать дальше