Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Женю пригласили к столу.

— Повезло вам, — сказала Валентина. — Они ведь, Женя, в твой отряд собираются. Чаю тебе налить?

— А покрепче ничего не найдется?

У нас в рюкзаке нашлось.

— Погоди, — спохватилась вдруг Валентина. — Как же ты тут очутился? Насколько мне известно, ни одного вертолета не было. Люди вон вторую неделю сидят на вещах. Как ты добрался?

— Пешком.

— Пешком?!

— Ну.

— Сто двадцать километров?

— Ну.

— Сто двадцать километров по такой тайге?

— Ну.

— Что ты нукаешь? Ты толком скажи! Какая беда с тобой стря… — Валентина осеклась, не договорив. Как раз сегодня утром мы слышали разговор: дескать, жена Женьки Фролова с кем-то сошлась и переехала в Таштагол.

— Настоящая беда, Валентина Ивановна, — вздохнул Женя и замолчал.

Мы тоже молчали. Кто-то принялся разливать чай.

Наконец Женя снова заговорил:

— Понимаешь, корова планшет сожрала.

Мы не знали, какое это несчастье для геолога, и восприняли его слова как шутку. Но Валентина сразу поняла, что речь идет об утере секретного документа и что история пахнет серьезными неприятностями. А Женя Фролов — способный геолог. Всего тридцать пять лет парню.

— Как же так, Женечка?!

— А черт ее знает… Спал я… Просыпаюсь, слышу, хруст какой-то… Смотрю, морда коровья надо мной, и только ремешки одни болтаются…

— Надо было зарезать… — говорит Валентина.

— Хотели пристрелить… Уже к дереву привязали… Да тут хозяин, шорец, бросился ко мне, руки целует… Ребеночек у него маленький… Ну, я подумал: будь что будет… Вот и пришел…

Так состоялось наше знакомство с геологом Евгением Фроловым.

После мы еще два дня проторчали в Усть-Шалыме, проклиная облачность. Сплошные черные тучи скрывали вершины хребтов, и ни один вертолет не вылетал в тайгу. За эти два дня мы успели сблизиться с Женей. Он написал ряд объяснительных и хотел идти обратно в свою группу, но из-за нас остался. Он приходил к нам утром, чуть свет, садился в углу и молчал. Спросишь о чем-нибудь — ответит одним словом и опять замолчит. Просидит, бывало, так несколько часов кряду, а потом несмело предложит:

— Пошли, братцы, пластинки покрутим, что ли? Вертолета сегодня все равно не будет. Я узнавал.

У него было много пластинок, но ставил он только одну — «Прощание с Родиной» Огинского. Запускал патефон на полную мощность, словно хотел заполнить музыкой ту пустоту, которая образовалась в его квартире с уходом жены. О жене он не сказал ни слова ни в первый день, ни на следующий. Только когда совсем стемнело и мы поднялись уходить, парень не выдержал. Налил себе стакан спирта, выпил и сказал:

— А вы знаете, что меня жена бросила?

Мы сказали, что все знаем.

Он окинул нас взглядом и опустил голову. Мы снова сели, не собираясь уже никуда идти.

— Вот думаю, может, сходить к ней?.. Отсюда до Таштагола несколько километров.

— Зачем ты пойдешь? Сыпать соль на раны? Она, наверно, знала, что делала. Время у нее было все обдумать. Что изменится, если ты придешь?

— Ничего, — кивнул Женя. — Этот кувшин уже никто не склеит. Даже она сама… Если бы и захотела…

Мы молчали. Немного погодя он добавил:

— Конечно, ничего она мне не скажет…

На следующее утро мы наконец вылетели. Прибыли в верховье небольшой речушки Узас. Лагерь — несколько палаток подле одинокой усадьбы шорца-охотника.

Не один десяток километров прошли мы с тех пор вместе с Женей, не один вечер провели вместе у костра, но ни разу больше ни он, ни мы не подымали разговора о его бывшей жене. Я видел, как он, утомленный долгим рабочим днем, сидит понурившись, и у меня в сознании возникало двустишие Паулюса Ширвиса:

А сейчас Женя пел. Пел вместе со всеми о геологах, о том, что путь их далек и долог и что нельзя им свернуть назад. Этот припев он подхватывал особенно рьяно. Столько упрямства, граничащего едва ли не со злостью, вкладывал он в слова песни, будто хотел непременно убедить кого-то. А может, самого себя. Я наблюдал за ним и, казалось, угадывал, что происходит в душе у этого человека.

Когда все уже разбрелись по палаткам, Евгений присел возле меня на камень.

— Значит, плывете?

— Плывем… Может, еще застанем Генрикаса.

— Сидаугаса?

Я кивнул.

— Славный парень, — помолчав, сказал Женя и добавил: — Стопроцентный геолог.

Генрикас Сидаугас — литовец, уже пятый год работает в Горной Шории. Забегая вперед, скажу, что нам так и не довелось с ним встретиться.