Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Вдруг во дворе у Тудыгеша раздается крик, который нарушает вечернюю тишину и мои размышления. Опять хозяин не поладил с женой.

Весь дворик лежит перед нами как на ладони. Жена Тудыгеша, маленькая, тоненькая как былинка, потрясая над головой крохотным кулачком, бранится на непонятном нам языке.

Голос ее, должно быть, слышен и в лагере, так как вскоре оттуда долетает совет:

— Полно языком молоть! На что бог руки дал!

Случается, что Тудыгеш и поколачивает свою супругу. Четыре года живут, а детей никак не дождутся. Тудыгеш считает, что виновата в этом жена. А теперь, когда возле их усадебки разбила лагерь геологическая партия, появился еще новый повод для ссор. Дело в том, что Тудыгеша взяли в партию рабочим, он копает шурфы — глубокие ямы-колодцы, из которых геологи берут образцы пород. Лето — все равно не время для охоты. Ни шкуры, ни мяса. Поэтому Тудыгеш и согласился помогать геологам. А в лагере есть несколько девчат. Стоит Тудыгешу задержаться где-нибудь на часок-другой — разражается скандал. Ревнива его женушка. Вот и теперь не хочет она отпускать мужа из дому.

Тудыгеш в свое оправдание сует жене под нос литровую банку. Мед через край лезет и длинными нитями стекает на землю. Женщина умолкает, однако в дом не заходит. Стоит посреди двора и следит: действительно ли Тудыгеш направляется к нам? Вдруг свернет куда?

Тудыгеш присаживается на камень и молчит. Стыдно ему — мужчина, а позволил женщине кричать на себя, да еще на глазах у посторонних.

— Уезжаем, Тудыгеш.

— Уезжаете?

Тудыгеш надолго замолкает, потом говорит:

— Скоро все уедут.

В его голосе столько грусти, что нам становится не по себе. До появления геологов Тудыгеш жил своей привычной жизнью: промышлял охотой, ловил в речке хариусов, собирал кедровые орехи, сушил смородину, чернику, малину, грибы. Забытый богом и людьми домик достался ему от отца, а тому, в свою очередь, от деда. До ближайших соседей — несколько десятков километров. Но это никогда его не огорчало. Никогда он об этом не думал. Жил, и все было хорошо. Мечтал Тудыгеш лишь об одном: дождаться наследника, чтобы было кому передать охотничьи угодья, оставить свою одинокую избушку, клочок землицы да небогатый скарб. Пришли геологи, все смешали, все перевернули в жизни и в душе Тудыгеша. Чувствует он себя теперь как странник на перепутье.

— Какой жизнь — один как палец, — сетует он. — И темный, и холодный…

Тудыгеш плохо говорит по-русски, безжалостно коверкает слова, путает падежи, и, хотя говорит он с искренним огорчением, трудно удержаться от улыбки.

— Тебе смешно?

— Нет, Тудыгеш, не смешно. Только зря ты так переживаешь. Придет весна, снова люди приедут, а через пару лет, смотришь, и дорогу сюда проложат, город вырастет…

— Правду говоришь?

— Правду, Тудыгеш.

— Правду говоришь? — повторяет он недоверчиво.

— Конечно, правду, Тудыгеш.

Шорец молчит, точно взвешивая наши слова, а потом совершенно серьезно предупреждает:

— Ну смотри!

Мы идем вдоль берега, в последний раз оглядываемся на домик Тудыгеша. Одинокий, покосившийся, цепляющийся за клочок земли над речушкой, но готовый простоять тут еще не один год. Таким он и остался у меня в памяти.

Когда мы вернулись, в лагере уже собирались ко сну. Кто-то, ругаясь, отгонял от палаток лошадей (они подходят по ночам в поисках какой-нибудь корки или сухаря и вечно что-то переворачивают). Тихо и монотонно звенят подвязанные у них на шее колокольчики. Я вспоминаю детство. Этот звон всегда означал конец дня, отдых, покой.

Подрывник Иван копошится возле деревянных ящиков, в которых хранятся образцы пород. Вытаскивает кусок породы, записывает на нем черной тушью номер шурфа и бросает в соседний ящик.

Заметив нас, он спрашивает:

— Что, спать?

— Ага.

— Сразу уснете?

Мы несколько удивлены таким вопросом:

— На бессонницу как будто не жалуемся.

На лице у Ивана появляется выражение озабоченности.

— А что такое?

— Ничего, — отвечает он.

Мы забираемся в спальные мешки и уже начинаем засыпать под неумолчный звон колокольчиков, когда у входа в палатку опять раздается голос Ивана:

— Спим? — спрашивает он, подымая полог.

— Нет, Иван.

Он протискивается внутрь.

— Что скажешь, Иван?

— Дело есть.

— Говори.

— Свечка у вас найдется?

— Найдется.

Я нащупываю впотьмах огарок свечи и с беспокойством думаю, что за беда привела к нам Ивана. Может, он надеется найти у нас остатки спирта — в таком случае его ждет разочарование. Или хочет попросить на память охотничий нож? Тут многим приглянулись наши ножи. Оказывается, ни то и ни другое. Иван вытаскивает из-за пазухи тетрадь.