Георгий Кублицкий - Фритьоф Нансен [Его жизнь и необыкновенные приключения]

15 августа каяки причалили к острову, не покрытому снегом. Двое грязных бородачей, словно дети, с наслаждением перепрыгивали с камня на камень, пробуя ногами — прочно ли. Еще бы, первая настоящая твердая земля за два года! Нансен прижимал к лицу влажный зеленый мох, вдыхал запах желтых полярных маков. А какое блаженство, раскинув руки, валяться на шуршащем, сухом гравии!

Потом они подняли над островом норвежский флаг. Но куда нанести на карте этот клочок суши? В западную часть архипелага Франца-Иосифа? Если так, то, значит, они сильно отклонились к западу и поэтому не видели островов, открытых Пайером. Странно, однако, что они не видели и Земли короля Оскара, которая в этом случае уж никак не могла укрыться от их глаз.

Переночевав на суше, Нансен со спутником перебрались на другой остров, повыше, и с него увидели открытое море. Хотя и беспокойная, опасная, но зато прямая дорога к Шпицбергену, — а оттуда, может быть, не ушел еще последний пароход! 17 августа Нансен с торжеством записал в дневнике: «…Перед нами чистая вода, и мы не зависим больше ни от льдов, ни от течения».

А неделю спустя:

24 августа. «Никогда, кажется, не кончатся превратности этой жизни. Когда делалась последняя запись, я был полон бодрости и надежд; и вот уже седьмой день сидим на одном месте. Путь преградили непогода, плотно нагромоздившиеся у берега ледяные глыбы; со всех сторон лежит непроходимый, изломанный и сплоченный лед. Ничего не видно, кроме ледовых нагромождений, торосов и прочих препятствий. Бодрость духа у нас пока сохранилась, но надежда — надежда на скорое возвращение домой — давно уже покинула нас; видимо, предстоит провести в этих местах долгую темную зиму».

острове, который они выбрали для зимовки, шумел птичий базар. Возле базальтовых скал в воде мелькали головы моржей. Следы белых медведей пересекали отмель.

Первую ночь новоселы проспали прямо на камнях; крепкий августовский ветер рвал и трепал дырявую палатку.

— Хорошо бы крышу над головой, — сказал продрогший Иохансен.

— Нет, Яльмар, сначала мясо и топливо.

На острове не было ничего пригодного для костра: ни чахлого кустика, ни травы, ни плавника — ничего. Греть тут могло лишь чадное пламя горящего моржового жира.

В наскоро сложенной из камней берлоге — другого названия она не заслуживала! — Иохансен мог сидеть, а Нансен — только лежать, согнув колени и упираясь ногами в стену.

Промучившись ночь, они с рассветом начинали охоту. Подкрадывались к моржам; караулили белых медведей; стреляли расчетливо, берегли патроны. Адски трудно было свежевать огромные моржовые туши. Забравшись в ледяную воду, охотники, перепачканные кровью и салом, кромсали зверя.

Буревестники и тучи отвратительно крикливых снежных чаек мешали им, требуя своей доли.

Когда на берегу выросли прикрытые шкурами кучи мяса и сала, можно было подумать о хижине.

Что и говорить, положение у островитян было похуже, чем у Робинзона.

Его остров отличался благодатным климатом, там вызревали виноград и лимоны. Их же необитаемая земля была выдвинута слишком далеко к полюсу, на ней росли только лишайники; многие месяцы тут царствовали черная мгла полярной ночи, свирепые морозы и леденящая пурга.

У Робинзона, когда он строил хижину, был под руками ящик с инструментами судового плотника, три мешка с гвоздями, два десятка топоров и даже точило.

У Нансена и Иохансена были только голые руки. Срывая ногти и кожу, они выламывали камни из замерзшей земли. Заступ смастерили из широкой лопатки моржа, привязанной к обломку лыжной палки, кирку — из моржового клыка и перекладины нарт. Даже пещерный человек с презрением отвернулся бы от таких инструментов!

Главным орудием строителей хижины было неистощимое терпение. Сложив из камня стены, они забили щели мхом, натянули вместо кровли замерзшие моржовые шкуры. Ложе устроили из груды камней. Входили, вернее — вползали, в хижину по узкой, низкой траншее, но уверяли друг друга, что в новом жилище просторно, уютно и вообще чудесно.