Георгий Кублицкий - Фритьоф Нансен [Его жизнь и необыкновенные приключения]

— Да, кстати. Я вот тут закончил вычисления. Сегодня наши координаты—102 градуса 51 минута восточной долготы и… — тут он сделал паузу, — 83 градуса 34 минуты северной широты. Если не ошибаюсь, еще ни один корабль не забирался так далеко на север, как наш «Фрам».

— И вообще ни один человек с кораблем или без корабля, — подхватил Иохансен. — Ура!

Они шумели и радовались, забыв о вчерашнем. Ближе всех к полюсу! И уж раз «Фрам» выдержал самый страшный экзамен в таких местах, то стоит ли много раздумывать над тем, что ты живешь на вулкане? Есть ведь занятия более полезные, чем разговоры о пережитой беде: надо, например, поскорее сколоть верхушку опасной гряды, пока льды опять не начнут дебоширить. И главное — надо получше подготовиться к полюсному походу.

Дни полетели в работе. Доделывались каяки, сани. «Кузнец Ларе» без устали стучал в маленькой кузнице. Свердруп сидел за швейной машиной и кроил мешки для пеммикана. Нансен снимал копии с дневников и судового журнала. Он отпечатал в двух экземплярах наиболее интересные снимки. Доктор учил его и Иохансена, как вправлять вывихи и лечить переломы. Блессинг был строг и заставлял обоих то ложиться на стол для «операции», то накладывать гипс на «сломанную» руку или ногу.

На ночь Нансен перечитывал описания санных экспедиций Пайера на Земле Франца-Иосифа. Не просто перечитывал, но запоминал отдельные места почти наизусть — те страницы, где перечислялись приметы мысов и заливов: ведь библиотеку с собой в поход не потащишь. С другими страницами он мысленно спорил:

«Годы пройдут, а эти негостеприимные берега останутся все теми же, и снова воцарится здесь нарушенное нами их великое одиночество… Дикие берега островов омываются водой, несущей неисчислимые полчища льдин и ледяных полей, подчиненных одной лишь воле ветра. В течение короткого лета в растрескавшиеся береговые утесы ударяет прибой, волна с рыданием разбивается о камни, но некому услышать ее жалобу. Тысячелетние глетчеры сползают с гор, ломаются и оставляют куски своего холодного тела в темной морской пучине. Горы этой страны холода и зимы лишены растительности, они стареют и распадаются, а склоны их, усеянные каменными обломками, кажутся покрытыми костями мертвецов».

Нельзя сказать, чтобы это было бодрящее чтение! Пайер рисует Землю Франца-Иосифа царством смерти, откуда надо бежать не мешкая на спасительный корабль.

А для уходящих с «Фрама» к полюсу эта самая Земля Франца-Иосифа должна стать царством надежды. Они, напротив, покидают корабль, чтобы после тяжелого пути в неведомое выйти к «стране холода и зимы». Ее дикие берега должны принести им спасение. Эта земля должна дать им кров и пищу. Нет, черт возьми, двое мужчин с хорошими ружьями и верным глазом не могут погибнуть от голода там, куда залетают птицы и заглядывают белые медведи!

Все же, по правде говоря, при взгляде на карту холодок закрадывался в его сердце. Путь так долог, препятствий так много…

Последние дни перед выступлением в поход Нансен почти не спал. Он нервничал, несколько раз вспылил — это случалось с ним редко — и не мог отделаться от навязчивой мысли, что еще не все предусмотрено и продумано так, как надо.

Выход был назначен на 26 февраля 1895 года. Команда уселась за прощальный ужин в кают-компании, разукрашенной флажками и неуклюже смастеренными из промасленной бумаги фонариками. Скотт-Хансен принес бутылку вина, которую берег с отхода из Норвегии. Конечно, это был не самый веселый ужин на «Фраме», но каждый бодрился изо всех сил.

Разошлись по каютам поздно. Нансен вовсе не прилег в эту последнюю ночь. Рассвет застал его за столом. Он оставлял в каюте «Фрама» письма на случай, если ему никогда не суждено будет увидеть родину. Другие же готовили письма для отправки с ним: ведь если поход удастся, двое должны вернуться в Норвегию раньше «Фрама». Это были очень короткие и совсем легкие письма — они не должны стать лишним грузом.

Утром вспышки прощального салюта тускло блеснули в снежных вихрях. Снег поскрипывал, застоявшиеся собаки на ходу грызлись между собой, путая постромки четырех нарт.

Вдруг Нансен услышал крики. У перегруженных задних нарт сломались сразу три перекладины. Возвращаться на корабль? Дурная примета, скажут некоторые. Пусть говорят. Эту неудачу можно считать удачей: нарты могли сломаться на полпути.

28 февраля вторично громыхнул салют.

Несколько человек пошли провожать уходивших. Но с шестью нартами возни было куда больше, чем с четырьмя. С места первой ночевки «Фрам» был виден так же хорошо, как утром. На грот-мачте корабля ярко горел электрический дуговой фонарь. По верхушкам торосов чадили факелы и костры из пакли. Славная иллюминация! И вдобавок к ней — небольшой концерт: псы, которых тянуло назад, к теплу, жалобным воем старались обратить внимание хозяев на такую явную нелепость, как ночевка в снегу.