Александр Ледащёв - Маори по кличке Литой [СИ]

— Куда мне, старому человеку, такая нарядная вещь, Моана? Это ты молодой мужчина, судя по всему, решил жениться, тебе он сгодится больше, так что я, наверное…

— Нет, дядя Вирему. Это — тебе, — твердо сказал Моана. Дядя Вирему взял костюм одной рукой, второй прижал к себе Моану и сказал: «Спасибо. Всю жизнь, как дурак, мечтал о костюме. Но так и не купил».

— Кстати, Моана, ты успел получить мою посылку с тем, что ты просил, с палицей? — Осведомился Вирему.

— Да, спасибо, дядя, успел.

— Ты хотел ее подарить своему другу, о котором писал, что тот чуть не обратился обратно в маори. Подарил ли? — Снова спросил дядя, как-никак, палица маори не дарится, кому ни попадя.

— Положил ему в гроб. Его убили свои же, дядя Вирему, — спокойно ответил Моана, — но показать успел, тот дал мне ее… Поносить.

— Что ты сделал, зная, кто убил человека, которого ты звал другом? — Строго спросил дядя.

— То, что делает маори, когда знает, кто убил его друга, — ответил Моана и дядя удовлетворенно кивнул.

Они стояли у борта яхты, качавшейся на мелкой волне, курили и смотрели в море, на закат.

— Да, о женах, Моана. Кто эта женщина? — Спросил дядя Вирему. К слову сказать, когда он и остальные впервые увидели Мамбу, никто и бровью не повел, ее приняли, как свою, сходу, быстро втянув в бабьи дела по приготовлению праздничного ужина.

— Африканка. Прямо с Африки. Не успела намешать в голове всей это белой ерунды, — отвечал Моана.

— А чем она жила? — Поинтересовался дядя Вирему.

— Она бывшая проститутка, — охотно ответил Моана, — беременная от меня.

— Что сказать. Мало, кто сразу попадает на прямую дорогу, — отвечал старый маори, ни на миг не усомнившись в словах Моаны ни о том, что Мамба бывшая, ни о его уверенности в отцовстве. Тут говорили два мужчины — и этим все сказано.

— Я волновался, что ты будешь против брака маори из рода воинов с черной женщиной из Африки, дядя Вирему, — признался Моана.

— Моана, ты человек, который сам устанавливает правила. Если на Аотеароа появился маори, которому тут стало тесно, и он хочет найти настоящую родину, значит, старого мира больше нет. Ты создаешь новый. И еще. Ты мужчина. Настоящий маори из рода воинов. Так что только тебе решать, кто будет греть твою постель и ждать тебя с моря. Привези ты в качестве нареченной козу, я бы и слова не сказал, — внезапно сказал дядюшка Вирему. — Но, я думаю, что раз она в положении, то с собой ты ее не берешь?

— Нет, дядя Вирему. Я лишь хотел, чтобы мы успели пожениться. А потом я уйду, — спокойно сказал Моана, мысленно глубоко переведя дыхание.

— Так и сделаем. Не волнуйся, Моана, женщины быстро научат ее, как живут наши жены, а ваш ребенок будет расти воином маори с северного берега, или достойной девушкой с северного берега. Правда, будет проблема, если будет мальчик, — вдруг помрачнел дядя Вирему.

— Какая? — Насторожился Моана.

— Да я сроду не делал белой «моко», мужик, — расхохотался дядя Вирему и Моана присоединился к нему.

Свадьбу сыграли на следующее утро, потом праздновали, потом Моана решал свои оставшиеся на берегу дела, потом…

В общем, глухой ночью, оставив родной берег, стояли на берегу яхты два маори — старик и мужчина в расцвете сил. Вирему и Моана. Один уходил, второй провожал. Вся деревня гуляла, кто на улице, кто в баре, кто в большом доме Вирему, Мамба делала вид, что спала в своем новом доме, привыкая к мысли, что она получила больше, чем просто законного ребенка — она получила огромную семью людей, которые отвечали за каждое сказанное слово.

— Дядя, все деньги, что остались, я оставляю Мамбе и тебе. Себе оставлю кое-что, думаю, что придется помотаться и по портам, и по берегу. Но тут хватит надолго, — сказал Моана чуть позже.

— Да хоть все забирай, Моана. Тут хватит и работы, и еды, для нас и для твоей жены, — отвечал дядя Вирему.

— Нет, так нельзя. Я не знаю, вернусь ли я. Не знаю, когда и как. Так что вот, — он передал сумку дяде Вирему, тот, не заглядывая, повесил ее на плечо.

— Я, пожалуй, спрошу у твоей женщины, как кладут деньги в банк, чтобы получать с них еще по чуть-чуть, сам я слишком туп для всего этого, — улыбнулся старый маори.

— Я хранил свои просто в ящике банка, до вклада я так и не дорос, — улыбнулся в ответ Моана. Помолчали. Море тихо плескалось о борт яхты Моаны. Полная луну поднялась над волнами и оказалось, что нос его яхты стоит прямо на лунной тропе, легшей на темную, чуть фосфоресцирующую воду.

— Моана, — дядюшка, долго не решавшийся сказать это, все же решился, — а что, если Гаваики нет? Если эти белые — правы, а Гаваики — лишь легенда?