Александр Ледащёв - Маори по кличке Литой [СИ]

— Знаю. Я хочу увидеть Гаваики [5] [5] Гаваики — легендарная родина маори, откуда некогда прибыли семь лодок, о которых то и дело упоминается в повести. Маори по сю пору помнят не только названия лодок, но и имена вождей. По преданию, люди с каждой лодки заняли свою часть Новой Зеландии, «чтоб жили и плодилися, и правили тягло». . Она есть. Это не старое имя какого-то места, что зовется теперь иначе. Я был на Полинезии, дядя Вирему, но и там нечего не услышал внутри себя. Может, мало был, может, не именно, там где надо. Я хочу уйти в море, уйти так, как ушли когда-то оттуда наши предки на семи лодках. Только я пойду один, — ответил Моана настолько длинной фразой, что дядюшка Вирему, чье имя нам теперь стало известным, помолчал пару минут, потом тепло улыбнулся.

— Да, ты настоящий человек, Моана. Это хорошая мечта. Но для того, чтобы ее осуществить, нужно много денег. У тебя есть много денег, Моана? — Это не было ни издевкой, ни мягкой попыткой вернуть племяша из горних высей. Нет. Мужчины задают такой вопрос просто, так же получая простой ответ. Ответь Моана, что у него есть много денег, дядя просто принял бы это, как факт.

— Нет, дядя Вирему, много денег у меня нет. На берегу, здесь, много не заработать, хотя рыбы я ловлю больше других, — это тоже была чистая правда, Моана, чтивший традиции и заповеди предков, мог запросто не ходить в море в спокойную погоду и уйти в шторм, когда по приметам, которым научил его сидящий рядом старик, знал, что лов будет хорош.

— Я знаю, — одобрительно сказал дядя Вирему, — ты хорошо усвоил все, чему я тебя учил. Но много денег нужно для поиска Гаваики, особенно не зная, где ее искать.

— Верно. Я еду в Окленд, дядя. Я подумал и понял, что там, где много людей, много и денег, а значит, если есть цель, найдутся и способы, — сказал Моана.

— Мне будет не хватать тебя, Моана, но я надеюсь, что ты однажды вернешься. Хотя бы перед тем, как уйдешь на Гаваики, — ответил Вирему и встал, встал и Моана и они, обнявшись, постояли так несколько мгновений, прижавшись друг к другу лбами и верхней частью лица.

— Я обязательно вернусь сюда, дядя Вирему, если не перед уходом, так после неудачи в поиске денег.

— Только не старайся разбогатеть, нарушая законы, Моана. Обидно будет.

— Я буду помнить, — пообещал Моана и два соплеменника неспешно пошли от берега к деревушке.

Думал Моана, как уже упоминалось, не торопясь, но и не давясь мозговой жвачкой. Мысль об Аотеароа, которую он перестал чувствовать полностью своей, давно посетила его могучий череп, да там и осталась. Род воинов начинался с рода мореплавателей, которые не боялись, подобно викингам, мотаться по морям, в поисках земель. Он вечерами, как и вчера, сиживал на берегу, думаю о том, как претворить в жизнь свою идею, определившись для начала, чего он хочет. Найти в океане землю его предков, которая то ли просто была тогда известна под старым уже словом Гаваики, то ли вообще не существовала, то ли существовала в составе каких-то других земель. Задумка его ничуть не казалась ему фантасмагоричной, да и пылким мечтателем, которому вдруг померещилось, что за океаном лежит его счастье, он не был. Не был он и просто человеком, которому обрыдло одно и то же — море, рыба, лодка, дом, дом, лодка, рыба, море, нет. Это он понимал, умел и любил. Но маори были не только носителями гена войны, они были еще и странниками, хотя и полгали, что самая достойная смерть — это смерть за землю. Да, но за чью — они особенно и не уточняли.

Моана проснулся на рассвете, как всегда, умылся во дворе, несмотря на прохладное утро, климат Новой Зеландии не такой мягкий, как в Полинезии, что им приписывают в качестве прародины. Хотя, почему и нет? Но в Полинезию они точно прибыли с Гаваики. Там же и побрился, не прибегая к горячей воде, глядя в зеркало. Оттуда глянуло на него широкое, но неожиданно худощавое лицо, с могучим подбородком, мощными челюстями и тяжелым, острым носом-клювом. Из-под татуированных бровей смотрели темные, большие, совершенно спокойные глаза, безо всякой затаившейся там, как следовало бы, тоски или мрачной, тяжелой решимости. Он не бежал. Он шел искать.

Вошел в дом, поставил на плиту чайник и свернул первую за день самокрутку с таким злобным табаком, что человека непривычного после пары затяжек заставил бы кашлять добрых минут десять. Поставил на плиту сковородку, вылил на нее восемь штук яиц и шмякнул туда же несколько ломтей холодной жареной свинины. Позавтракав, тщательно помыл посуду, убрал ее в шкаф, вышел на порог, снова закурил, собираясь с мыслями. Ехать он решил сегодня и теперь думал, как будет вернее — воспользоваться автобусом или поездом, или ехать на своем стареньком «Лендровере», а в городе его продать? Хранить его там точно будет негде. Нет, пожалуй, лучше ехать на чужом транспорте, чем продавать свой, решил маори. Снова вернулся в дом, надел старые, но еще крепкие, вылинявшие джинсы, чистую толстовку с длинным рукавом, обулся в старые же, но еще очень далекие от распада, кроссовки, а завершил одевание тяжелым кожаным жилетом. В армейскую сумку он не торопясь сложил белье, одежду, еще одну пару обуви, бритвенные принадлежности, запас табака и курительной бумаги, пару тетрадей, так как привык писать как расходы, так и доходы, как денежные, так и интеллектуальные, с позволения сказать, из старой банки из-под чая вынул свернутые рулоном деньги, выгреб из карманов остающейся дома одежды всю мелочь, на всякий случай, выключил газ, свет, посидел на стуле, вспоминая, не забыл ли чего, удостоверился, что документы и карточку семьи он уже уложил во внутренний карман жилета, встал и вышел, заперев за собой дверь.