Селедка делает движение и падает на светло-коричневый песок.
Серебряно-фиолетовым отливом блестит чешуя.
Рыба открывает рот и поднимает жабры.
Изгибаясь, она два-три раза ударяет хвостом по песку и — конец!
— Селедка, как кисейная барышня, рыба нежнеющая, — говорит береговой, поднимая с земли селедку.
— Посмотрите, — он протягивает мне рыбу длиной около сорока сантиметров, — это по-нашему сельдь черноспинка. Ее мало ловится по этому берегу, и бывает она в начале хода.
— Какая же сельдь здесь ловится?
— У нас не сельдь, а пузанок.
Он оглянулся, подошел к неводу и вытащил еще селедку поменьше, сантиметров двадцати, с широким брюшком и большими глазами.
— Вот, пожалуйте! Видите, какое у ней пузо большое? Поэтому она и называется «пузанок».
Он бросил селедку на песок.
— А сельди, прямо сказать, нестоящее количество. И бывает она спервоначалу, а как подвалит пузанок, так ни сельди, ии судака и духа нет.
— Тяни, тяни, гоп-гоп! — крикнут он своему подручному. — А еще может пойти вперед пузанка килька. Этой тоже много бывает. Только в наших неводах она не вся удерживается, ячея велика, проскакивает. Скипастями ее ловят. Вон, — он показал на небольшой изгиб берега, где белел домик, — это рыбаки на скипастях стоят, эту самую кильку ловят. Сдают ее на консервный завод. — А ну! А ну! А ну! — закричал он снова и бросился к неводу. Подошла мотня и в ней немного рыбы: сельдь, пузанок, судак и еще что-то.
К берегу, к мотне невода, где плещется рыба, один за другим, с тачками в руках, подкатывают «тачечники» — рабочие.
Тачка на одном колесике с двумя деревянными ножками вмещает около центнера [11] Центнер — 100 килограммов.
свежей рыбы. Горец, пока накладывают в тачку рыбу, покрикивает на своих товарищей, вываливающих сельдь из мотни большими сачками.
— Айда, айда!
Несколько взмахов сачками, и тачка полна; рабочий берется за ручки и, ловко направляя колесо тачки по деревянным доскам, проложенным от берега к лабазу, почти бежит к чанам.
За ним другой, третий — и так человек двадцать. Сегодня рыбы мало, и работают не все.
Иду в лабаз.
Под деревянным навесом в два ряда зияют сорок чанов, готовых принять сельдь. В дальнем углу белеет снежным бугром насыпанная соль. Такие бугры, но поменьше, положены между чанами.
…подошла мотня и в ней немного рыбы: сельдь, пузанок…
Главный солельщик Иван Кузьмич с маленькой лопаткой в руке стоит между двух чанов и смотрит, как ссыпают из тачек сельдь.
— Равняй, равняй! — приказывает он двум своим подручным, рослым горцам в фартуках и кожаных рукавицах. У них в руках длинные, метра по четыре, шесты, на конце которых прибита дощечка. Сельдь, сваленную кучей, они разравнивают по чану.
Когда слой сельди, по определению Кузьмича, достаточно равномерно уложен, он берет лопатку и кидает соль.
Соль скидывается не как-нибудь, а веером. Присутствие постороннего сказывается на этой операции, и соль так ловко сбрасывается, что кажется, если сосчитать число крупинок на каждой селедке, то оно окажется одинаковым.
— Ловко! — невольно вслух восхищаюсь я.
Кузьмич передает лопатку, и подручный старательно, но не так ровно, начинает посыпать новый ряд сельди.
Чан постепенно заполняется сельдью, которую непрерывно подвозят с берега.
— В середку подкинь, в середку, — учит Кузьмич. — В середку надо побольше соли, а то загорится [12] Испортится благодаря недостатку соли.
сельдь — об'ясняет мне Кузьмич.
Я беру горсть соли.
Сыроватая, крупинками с конопляное семя, соль чуть желтоватого цвета.
Встряхиваю ее на ладони.
Кузьмич подходит ко мне и об’ясняет:
— Это кулинская, с озера Кули на том берегу Каспия. А вот пойдет пузанок, ту будем баскунчакской солить.
— А какая разница?
Да этой на чаи немножко побольше сыплем, ома послабее. Ну, а та покрепче — той поменьше.
— В течение какого срока просаливается рыба? — спрашиваю я.
— Да ведь какая сельдь. К примеру, пузанок — готов через 6–7 дней, а крупная сельдь — та дольше. Еще и от погоды зависит. На дворе потеплее — поскорее поспевает.
— А когда готова, так сейчас же упаковываете в бочки и отправляете?
— Мелкую сельдь обязательно. Зачем ее держать? Нам чаны надо под новую сельдь, а у вас там в России давно уж заждались селедочки, только давай. Крупную — залом, полузалом — эту до осени оставляем. Ее в теплое время убирать не годится — испортишь.
Читать дальше