Павел Сафонов - Американский дневник

Старшей сестре шёл тогда одиннадцатый год, мне девятый, а младшим Шуре и Павлу — шесть и четыре года соответственно. В моей голове никак не укладывалось, чтобы наша единственная мама, в которой я души не чаял и которую считал самой лучшей из всех мам — чтобы её вдруг не стало. Это представлялось мне совершенно невероятным.

А спустя какое-то время вернулся с войны отец, уже вдовцом. Сильно тосковал по матери, это было заметно и мне, малышу. Бывало, долго смотрит на нас, детей, и вдруг, ни с того ни с сего, быстро встанет и уйдет молча в другую комнату или во двор — стеснялся, видимо, показывать навернувшиеся на глаза непрошеные слёзы.

Не прошло и полгода после смерти матери, как до нас, детей, дошел слух, что отец собирается жениться и привести нам мачеху, так как бабке не под силу справляться со всеми нами. Видимо, она и наседала на него с этой женитьбой, кто же еще? И мы страшно расстроились из-за этой новости, от того, что скоро попадем в полную зависимость от злой мачехи. А что она будет злой, мы в этом не сомневались — какой же еще ей быть, ведь мачехи бывают только злыми и вредными. Но судьба распорядилась по-своему: во время поисков по хуторам для нас мачехи отец где-то заразился тифом и, недолго проболев, умер.

Став круглыми сиротами, мы, дети, оказались на попечении нашей бабки.

Мои братья были очень разными. Шурка, будучи еще пацаном, проявил склонность к всякого рода коммерческой деятельности: любил и умел у кого-нибудь что-то выгодно перекупить, а то и просто выманить. Отличался особой бережливостью, граничившей со скопидомством, к накоплению денег, какими бы малыми они ни были, часто отказывал себе в удовольствиях ради того, чтобы сберечь впрок лишний гостинец или копейку. И этими средствами норовил поставить в зависимость от себя своих братьев или сверстников, что ему нередко удавалось. Будь Шурка сейчас жив и помоложе, в наше теперешнее время он мог бы стать крупным коммерсантом, а то и банкиром.

Павел же, в отличие от Шурки, был большим простаком и обмануть его в какой-либо коммерческой сделке не составляло никакого труда, чем Шурка всегда и пользовался. Появлявшиеся съедобные гостинцы Павел тут же съедал, если до этого Шурка не успевал «выдурить» их у него. Он легко расставался и с оказавшимися в его руках гривенниками и пятиалтынными: «А на шо воны мэни здалысь, шо можно купыть за таки мали гроши — обычно говорил он — а то ще загублю» (в смысле потеряю), и отдавал их мне или Шурке. (В те годы мы, дети, разговаривали на таком русско-украинском языке, а точнее — на его кубанском диалекте).

Но была у Павла одна выдающаяся черта, которую он сохранил на всю жизнь — это его изобретательность, он всегда что-то мастерил, что-то придумывал, что-то усовершенствовывал. Вот, например, изобрел «агрегат» для очистки стебля сурепки от кожицы. Есть такое растение на Кубани, стебель которого, если его очистить, — сладкий и сочный. И очищался он от кожуры довольно легко вручную. Но Павлу захотелось механизировать этот процесс. И он изобрел и изготовил приспособление, с помощью которого действительно можно было очистить сурепку, хотя на это затрачивалось намного больше времени и усилий, чем на её очистку вручную, и сама сурепка становилась изрядно помятой. Но это не обескураживало изобретателя, он упорно продолжал совершенствовать и внедрять свое детище.

И он многого добивался в этом направлении. А главное — это все же механизация, технический прогресс. И уже будучи взрослым, когда мы жили с ним на общей даче под Москвой и занимались огородничеством, Павло (так, на кубанский манер, я называл его и позже) поражал меня своей изобретательностью. Он органически не мог мириться с монотонным ручным трудом и всячески старался механизировать его, облегчить, упростить. И многого добивался в своих выдумках, начиная от приспособлений для равномерной посадки семян, автоматического полива растений и кончая устройствами для осторожного съема спелых фруктов, агрегатом для размельчения больших комьев почвы и всевозможными разбрызгивателями для орошения грядок и лужаек.

А чего стоило его изобретение для отпугивания птиц — нарисованные на листе блестящей жести страшные глаза какого-то животного, — это отлично срабатывало!

Руки у Павла были «золотые», если говорить о всякого рода механических поделках, и он любил этим заниматься. Не зря же его друзья и знакомые называли его Кулибиным.

Запомнилась история с моими настенными часами, доставшимися мне из каких-то немецких трофеев. Шли они неплохо и довольно точно показывали время. Но однажды по неосторожности я зацепил их стремянкой, и часы, ударившись о пол, разлетелись, что называется, в «пух и прах». Собрав останки в чудом уцелевший деревянный корпус, я оставил их на виду в передней, чтобы вынести потом во двор в мусорный бак. Увидев этот лом, Павло попросил его у меня «на запчасти». А когда мы выехали весной на дачу, он принес мне возрожденные из небытия мои трофейные часы. Утерянные или поломанные детали он изготовил из подручных материалов, в том числе из консервных банок. Я повесил их в кухне, не очень-то надеясь на то, что они смогут исправно нести положенную службу. С тех пор они висят там вот уже более полвека. И не просто висят, а служат верой и правдой, не уступая по своей точности кремлевским курантам…