Павел Сафонов - Американский дневник

А что будет — увидим.

Сегодня, как условились, выехали ровно в 6 часов. До Лос-Анжелоса 135 миль (220 км), обычная езда туда занимает 3—3,5 часа (около 45 минут отнимает езда в городской черте Лос-Анжелоса., где средняя скорость около 20 миль в час).

Мы поставили себе целью доехать до Лос-Анжелоса за 2,5 часа. Нам необходимо было заехать в Санта-Монику (через Лос-Анжелос.), в одну из наших комиссий, завезти туда кое-какой материал. Мы рассчитали таким образом застать наших земляков дома до ухода их на работу.

Из Сан-Диего машину повел Иванцов. Моя смена — на полпути к Лагуне. Шли со скоростью 60—65 миль, таким образом, первый драйвер точно уложился в срок, придя в Лагуну ровно за 1 ч 15 м.

После принятия мной драйверства мы шли не менее интенсивно, и даже больше того. Будучи в хорошем настроении, я порой доводил скорость до 75—80 миль в час, от чего наш Фордик «благородного мышиного цвета» трясло, как в лихорадке.

Благополучно проследовали нефтяные промыслы с лесом вышек.

Здесь дорога была исключительно гладка, как зеркало, и мы шли со скоростью 75 миль. Ветер хлестал в окна нашего автомобиля, переходя в вой. Вой всё нарастал и нарастал, я насторожился и вдруг… увы! — в этом адском шуме отчетливо разобрал свист полицейской сирены. Да, не было сомнений, это касалось нас. Внезапно я свернул вправо и затормозил машину.

Полицейская машина, с визгом сделав крутой заворот, загородила нам путь. Только теперь мы сообразили, что полисмен, очевидно, за нами гнался довольно долго, и это может кончиться неприятностью. К нам подошел здоровенный полисмен. Извинившись перед ним за плохое знание языка, я подал ему «лайснис». Молча, не говоря ни слова, он, списывая данные с лайсниса, угрюмо писал «тикет». Мы, надо сказать, изрядно сдрейфили, не столько боясь штрафа за скорость, сколько за последствия длительного нереагирования на полицейский сигнал, и молча переглядывались, даже не сообразив сказать, кто мы, что нам, пожалуй бы, помогло.

Окончив писать тикет и увидев наши немало растерянные лица, расхохотался долгим добродушным смехом. Он смеялся долго и с увлечением, как ребенок, и настолько заразительно, что мы, глядя на него, тоже начали смеяться. Но вдруг его лицо стало серьезным, он ткнул мне тикет, сказав, что 25-го февраля мне надо будет явиться на суд в нефтепромысловый городок. В тикете я прочел на вопрос — «подданство» было написано «американец»; только теперь я сообразил, что совершил глупость, не сказав, кто мы. Но было поздно, он быстро сел в машину и с визгом сирены умчался…

Мы молча переглянулись и тихонько, не превышая спид-лимита (45 миль), поплелись дальше.

Настроение было испорчено, и весь скоростной пыл пропал.

В Лос-Анжелос прибыли в 9—20, останавливаясь на всех перекрестках, и с небывалой точностью соблюдая все правила драйверства.

Типичная улица Лос-Анжелоса

Перекусив в Лос-Анжелосе и справившись по своим делам, в 10—20 мы тронулись на Сан-Франциско.

Несмотря на исключительную осторожность и двухчасовые остановки для заправки себя и машины, как было намечено — ровно в 10 часов вечера мы в’ехали в Сан-Франциско.

Не заглядывая даже в карту мы, влившись в конвейер автомобилей, наобум поехали по ярко освещенным улицам Сан-Франциско, рассчитывая где-нибудь в центре города припарковаться на ночлег.

В этот момент машину пришлось вести мне. После монотонной и быстрой езды по темным дорогам здесь, где был огромный трафик, незнакомый для нас, и свет слепил глаза, вести машину осторожно с черепашьей скоростью было довольно трудно.

Может быть, из-за усталости, но город произвел на нас сразу довольно нехорошее впечатление.

Он казался неуютным и неприветливым. Было шумно и душно — звенело в ушах, и мы с сожалением подумали, что не остановились на ночлег перед городом где-нибудь в тихих и уютных кэмпах.

Наконец после получасового блуждания мы попали, по-видимому, на одну из главных улиц. Это мы предположили потому, что на ней было сразу подряд штук 20 кинотеатров — и маленьких грязных 10-ти центовых, и колоссальных, блещущих причудливейшими и грандиознейшими огненными рекламами. Несмотря на то, что это была, по-видимому, одна из великосветских улиц (судя по гуляющей публике), по ней наряду с шикарными домами, блещущими своими элегантными под’ездами с целой свитой швейцаров в канареечных костюмах с душераздирающим визгом проносились старые растрепанные трамваи.