Джеймс Кервуд - Всемирный следопыт, 1927 № 04

Разве можно ошибиться в предсказании, кого нынче пожелают избрать боги?

Это буду я. Они берегут своих людей, они дрожат над каждым человеком, потому что это — вымирающие люди. На острове насчитывают не более двух сотен жителей. Но у них, почти нет молодежи, почти не видно детей… Их женщины бесплодны, и я думаю, что девушка, ставшая моей женой, пришла ко мне по наущенью этих седобородых жрецов, которые, кажется, живут по двести лет.

Шесть лет мы с женой пасем тонкорунных овец, и я видел, как, уча меня их языку, год за годом она сближалась со мной. Жалость к обреченному пленнику породила в ней ко мне настоящую не то материнскую, не то женскую любовь.

Женщина привязалась ко мне, и только вчера я взял с нее клятву, что она отдаст мое завещание первому чужеземцу, которому удастся уйти с острова.

Я научил жену говорить по-русски: «возьми и прочти после!». И с этими словами она передаст эту рукопись тому счастливцу, который придет сюда и уйдет отсюда.

Кто это будет? Когда это будет? И будет ли? И не предаст ли она меня после смерти?

Нет, жители острова соблюдают клятвы, если уж дали их. Но до чего трудно было добиться ее обещания..

Кто эти люди, населяющие остров? Их язык напоминает мне тот школьный латинский язык, за который я неизменно получал в гимназии колы и двойки. В их нравах и обычаях есть многое, заставляющее вспоминать не то римлян или греков, не то египтян… И в то время, как за пол-тысячи верст отсюда люди летают на аэропланах, ездят на автомобилях, — здесь каждое утро собираются в священную рощу потомки какого-то тысячелетнего народа славить солнце…

Солнце, или божество, являющееся его олицетворением, называется «Апуллом». Может быть, это искаженное «Аполлон»? Не знаю. Ему оказываются величайшие почести и именно ему в жертву приносят ежегодно одного из обитателей острова — на жертвеннике, помещающемся в таком же каменном лабиринте, которых с полдюжины мы встретили на несчастном пути сюда и в которых там живут лопари, а здесь…

А чорт с ними! Лучше умереть, чем чувствовать себя здесь рабом живых покойников.

В этой прекрасной роще, посвященной Апуллу, стоит тот самый шарообразный храм, который мы увидели с берега еще… И не я ли первый тогда настаивал на том, чтобы пойти посмотреть на эту штуку, когда некоторые из нас уже струсили и хотели удрать назад!

Этот храм украшен множеством приношений. Теперь там лежит и наш германский теодолит и все инструменты. Я видел там кремневое ружье, два допотопных револьвера и старинный бульдог: очевидно, не мы первые добрались сюда и, боюсь, не мы последние погибнем здесь.

Тут все жители старшего возраста — жрецы божества. А большинство обитателей острова — кифаристы, — вроде наших гусляров или цитристов. Они могут петь и играть целыми днями во славу своего божества… Да и нечего им больше делать.

Население выращивает на своих полях что-то, похожее на пшеницу, в таком количестве, что этого хлеба хватает на всех. Едят туземцы к тому же не по-нашему. Кусочек сыра из овечьего молока и лепешки, испеченные на раскаленных камнях, с кружкой молока, вот все, чем они живы. По-моему они вымирают просто от тоски и скуки. Еще летом ничего — и работа, и роща — все развлечение… Но эти зимы, когда они уходят все в каменные щели, живут в камне, спят на камнях! Это ужасно! Женщины ткут свои плащи и рубахи из тончайшей шерсти овец, которых я пасу. А мужчины — положительно, как медведи в берлоге: редко кто долбит на камне какую-нибудь надпись или трудится над шкурой, чтобы выделать вот такую вот тончайшую кожицу, на которой я могу писать.

Чудные люди!

Сколько раз мы умоляли главного их жреца, или царя, — Бореадом он называется, — чтобы позволено было уйти нам. Разве они отпустят таких выгодных рабов, как мы! Бежать отсюда — невозможно. До берега не доплыть никому. Озеро, как наша Екатерининская гавань на Коле, никогда не замерзает… Соорудить же хоть плотишко какой-нибудь — нельзя, когда за тобой следят каждую минуту. Я пишу это только потому, что связал клятвой мою подругу… Но сколько мук принимает она, охраняя меня от чужих глаз и предупреждая о всякой опасности. Спасибо и на том!

Моя подруга, мне кажется, готова считать меня даже за самого Аварида, проживающего инкогнито среди них. Она надеется даже, что жребий не упадет на меня… Не даром же до сих пор я счастливо избегал этой участи.

Дело в том, что по существующему среди гипербореев преданию, какой-то гиперборей Аварид, тысячи полторы лет назад отправился куда-то путешествовать и пообещал вернуться… До сих пор о нем нет ни слуху, ни духу. Бореад, царствовавший в то время, отправил с ним десять свитков папируса, в которых была изложена история этого странного народа. Предки его были выходцами из Египта, и потомки, застряв здесь, еще не теряют надежды с помощью этих папирусов списаться со своими родственниками. Только найдется ли где-нибудь человек, который разберется в их иероглифах..