Джеймс Кервуд - Всемирный следопыт, 1927 № 04

3а тем же зорко наблюдали и постоянные жители лесов, которые не имели возможности переезжать на лето в посты, а так и оставались в своих хижинах и шалашах все время. Каждое утро и вечер и даже по ночам они вскарабкивались на высокие деревья и вглядывались в серую колебавшуюся пелену, стараясь обнаружить в ней клубы дыма.

Долгие недели ветер продолжал дуть с юго-запада, раскаленный до такой степени, что казалось, будто он доносился со знойных песков африканской пустыни. Ягоды высыхали прямо на ветках; гроздья рябины сморщились на деревьях; речки пересохли; топкие болота превратились в сухие торфянники; на тополях безжизненно свисли листья, слишком блеклые, чтобы трепетать от налетавшего ветра.

Только однажды или дважды во всю свою жизнь лесной старожил и видит, как сворачиваются и умирают листья тополей, сожженные летним солнцем. Это служит всегда безошибочным сигналом к великой опасности. И это бывает не только предупреждением о возможной смерти заживо во всеобщем огненном всесожжении, но и предзнаменованием того, что ни охота, ни ловля зверей в силки в предстоящую зиму будут невозможны…

Медведь находился в тундре, когда наступило пятое августа. В низинах было душно, как в пекле, и медведь ходил с высунутым сухим языком, но все же он постепенно подвигался вперед, вдоль почерневшего, сонного болотистого ручья, походившего на большую глубокую канаву и такого же мертвенно-неподвижного, как и самый день.

Сквозь дьм вовсе не было видно солнца — оно походило на багрово-красную луну, неверными лучами освещавшую землю, и, казалось, тщетно старалось выкарабкаться из обволакивавшей его пелены, которая все гуще и гуще поднималась к нему снизу. Счучилось, что медведь попал как раз в самый центр лесных пожаров, но, так как он находился на дне воронки, внизу, то и не замечал сгущавшегося над ним дыма. Но будь он всего только в шести километрах дальше от этого места, то уже слышал бы отчаянный топот раздвоенных копыт и звук от движения живых существ, искавших спасения от огня.

Медведь спокойно продолжал свой путь вдоль высохшего болота, и к полудню уже выбрался из него и сквозь окружавшие его лесные пространства поднялся наверх.

До этой минуты он даже и не подозревал всего ужаса лесного пожара. И он захватил его как раз именно здесь. Быстро сгруппировавшийся воедино инстинкт многих тысяч поколений его родичей сразу же отозвался в его теле и в мозгу: весь его мир находился теперь в руках «духа огня» — «Искутао». К югу, к востоку и к западу — все было погребено под мрачным саваном, походившим на темную ночь, а из дальнего края того болота, через которое он только что прошел, уже вырывались большие огненные языки.

Теперь, когда медведь был уже вне той громадной воронки, до него доносилось оттуда горячее дыхание ветра; и вместе с этим ветром до его ушей достигал глухой клокочущий гул, подобный шуму далекого водопада. Он остановился и стал наблюдать, стараясь выяснить свое положение и напрягши все силы своего ума.

Будучи медведем и страдая вследствие этого присущей всей его породе психической близорукостью, он не мог разобрать ни густых клубов дыма, ни пламени, которое уже языками вырывалось из покинутого им болота.

Но зато он мог обонять: его нос сморщился в сотни мельчайших складок.

Гул становился все слышнее и слышнее. Казалось, что он приближался к нему теперь уже со всех сторон. А затем вдруг понесся с юга целый ураган пепла, бесшумно отделившегося от огня, и за ним повалили густые клубы дыма.

Предки медведя уже десятки тысяч раз в течение ряда многих столетий попадали в такие точно переделки и в диком бегстве спасали свои шкуры, поэтому теперь уж ему не нужна была острота зрения. Теперь он знал. Он знал, что находилось у него позади и по бокам, и где, и по какому именно пути нужно было бежать, чтобы избегнуть опасности: в самом воздухе он чувствовал и обонял то, что угрожало ему смертью.

Заложив уши назад, он помчался на север. Все дальше и дальше к северу, к северу, к северу, к тем возвышенностям, к тем широким рекам и озерам и к тем необозримым пространствам, на которых он только и мог бы спастись.

Он бежал не один. С быстротой самого ветра — рядом с ним мчался и олень.

«Скорей, скорей, скорей, — подсказывал медведю инстинкт. — Но только так, чтобы хватило сил до конца. Этот олень, который мчится теперь быстрее, чем догоняющий его огонь, скоро израсходует свои силы совсем и погибнет в пламени. Но ты беги как можно скорееи так, чтобы у тебя хватило сил до конца».