Джеймс Кервуд - Всемирный следопыт, 1927 № 04

— Вай, вай, а кто будет дрова завтра возить? — задумчиво спросил Мамут и, поправив никогда не снимаемую с головы каракулевую шапочку с плоским дном, ударил меня по плечу. — Айда! Я видел, в кофейню прошел Нурасов, не пойдет ли он с нами?

Я очень обрадовался, услыхав это имя. Нурасов часто бродил по Крыму, был большим знатоком края и его народного творчества, он знал много прекрасных сказок и старинных песен, но рассказывал их и пел только при необычайных обстоятельствах.

С Мамутом мы направились к кофейне, чтобы захватить провизии и несколько бенгальских свечей для освещения пещер.

Нурасов радостно приветствовал нас — и с охотой согласился встретить восход солнца на вершине Чатырдага.

Все трое мы оказались хорошими ходоками и еще до коротких крымских сумерек подошли к опушке большого леса. Под могучим буком решили отдохнуть и набраться сил для предстоящего подъема. Охваченные какой-то особенной тишиной крымского леса, поудобнее разлегшись, мы молчали, предаваясь своим думам.

Вдруг живой и суетливый Мамут вскочил, прищелкнув языком. Быстро сбрасывая с себя куртку, он поглядывал на вершину бука, под которым мы расположились. Саженях в трех от земли, на развилине большого сука, как раз над нами, я заметил гнездо. Я знал слабость Мамута: он не мог равнодушно видеть птичьи гнезда, лазил за ними по деревьям — иной раз с риском свернуть себе шею, — и всегда после такой охоты приходил с новыми дырками в штанах. Если Мамут находил в гнезде яйца, он клал их в рот и затем ловко спускался с дерева.

Когда Мамут карабкался по стволу высокого бука, я тихо беседовал с Нурасовым. Вдруг раздался крик, треск ломающихся веток — и не успели мы вскочить, как на наши спины свергнулся Мамут. С перекошенным от страха лицом и точно помешанный — стал он кататься по земле.

Я подбежал к нему. Нурасов охал, растирая ногу. Из рукава Мамута выскользнула перепуганная ящерица и исчезла в листве.

— Ах, ты, паршивая дрянь! — воскликнул Мамут, быстро хватая камень и с остервенением швырнув его по направлению скрывшейся виновницы происшествия.

Потом, устыдившись, он сел в отдалении на корточки, что-то обдумывая, и, наконец, медленно подошел к нам и, виновато глядя в сторону, тихо произнес:

— Я не пошла дальше, в плохой день вышла.

— Не лазил бы по деревьям — ничего бы и не было. Товарищ Нурасов, что вы? — спросил я.

Лежа на спине, Нурасов поднимал ушибленную ногу.

Мы стали обсуждать вопрос о продолжении путешествия. Нурасов не хотел возвращаться.

Слово было за Мамутом — он всегда был хорошим товарищем в экскурсиях и потому согласился итти дальше.

— Айда! — сказал он.

— А как мы пойдем — по дороге? — спросил Нурасов.

— Зачем по дороге? Прямо — быстро будет.

Двинулись напрямик. Глубокая тишина нарушалась лишь шумящей под ногами листвой. Начались крутые подъемы. Ноги в обуви скользили по влажной листве. Итти было труднее и труднее. Я решил снять сандалии, чтобы не скользить назад. Чем дальше, подъем был круче, и лес гуще. Когда мы остановились передохнуть, на луну набежали тучки.

— Скажи, пожалуйста, какой день вышла, — ворчал Мамут, — я, может, на базар ходил меньше, чем на Чатырдаг, а вот какой дорога попался.

Мы не возражали Мамуту, соглашаясь с ним, что дорога была ужасная. Но все же пошли дальше. Мои босые ноги все глубже и глубже погружались в листву, и не скажу, чтобы ощущение было из приятных. Нет-нет, да и прошмыгнет что-то по ноге, только нервно подпрыгиваешь. Мамут шел зигзагами, очевидно, отыскивая тропу. Наконец, он радостно крикнул:

— Товарищи, сюда! Сколько искал и нашла, — при этом он щелкнул языком.

Оттого, что была найдена твердая дорожка, наше настроение поднялось. Луна ярко светила на безоблачном небе. Это обещало назавтра хорошую погоду.

Среди последних скал, перед подъемом на самую Яйлу, мы уютно расположились на ночовку. Ночь теплая, небо синее, звезды яркие… Хорошо!

Когда чуть забрезжил рассвет, и легкая утренняя прохлада взбодрила тело, мы поднялись на Эклизье Бурун.

Много я путешествовал, подымался на вершины Кавкаэских гор, но панорама с Эклизье Бурун прекраснее всего виденного. Мы сели над грандиозным обрывом. Солнце показало свой глазок над морем, и яркий луч узенькой полоской прорезал морскую синеву от горизонта до берега. С каждым мигом полоска ширилась, и скоро все море засверкало серебром и золотом.

Над лесами Бабугана плыли туманы. Точно завороженные, мы боялись нарушить величественную тишину зарождавшегося дня. Вдруг сильный шум над головами заставил нас вздрогнуть, — это пролетел горный орел. Солнце поднялось выше. Горьковато-сладким ароматом был напоен воздух Яйлы.