Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

В конце концов, набравшись решимости, мы оторвались от корабля, и — о, чудо! — вода держала нас. Мы поплыли вниз — два огромных невиданных животных в аптечной жидкости. На глубине нескольких метров увидели неподвижно застывших барракуд: они не обратили на нас никакого внимания. Кругом висели в пустоте каменные окуни и крупные финты.

Но всего непривычнее были блестящие бурые лавовые косогоры, настолько гладкие, что казались отполированными. Наш друг, профессор Пьер Драш, уверял нас, что нет на свете подводной скалы или рифа, которых не облюбовала бы морская флора или фауна. И вот — исключение из этого правила. Тщетно мы старались разглядеть на подводных склонах острова Сальведжем Гранде хотя бы одного представителя животного или растительного мира. Впрочем, был один вид, который мы сразу даже не заметили. Все бугры усеяло несчетное множество морских ежей, какая-то особая тропическая разновидность, с иголками длиной в двенадцать дюймов. Повернувшись на бок, мы изучали этот народец; равномерно колыхались иглы, напоминая волнуемую ветром рожь. Потом мы снова поворачивались на живот, и опять при виде прозрачной пустоты приходилось бороться с головокружением.

Уходящие вверх пузыри выдоха успокаивали, напоминая, что в любой миг можно всплыть и ухватиться за трап. Мы не поймали ни одной рыбы и не сняли ни одного кадра: здесь и на море-то было непохоже.

В конце лета «Эли Монье» пришел в Дакар, в обманчиво тихих водах которого таятся тысячи акул. Два года мы готовились к встрече с атлантическими акулами, и у нас была самая надежная защита против них, какую когда-либо изобретал человеческий ум и изготовляли искусные руки тулонских кузнецов. Это была сборная железная клетка, наподобие львиной, которую можно было быстро смонтировать и опустить в воду. Через дверцу подводный пловец, спасаясь от акулы, мог войти внутрь под водой.

Мы учитывали, что акула опаснее всего для аквалангиста, когда он входит в воду или выходит. Теперь мы могли погружаться, ничего не боясь, выходить для работы из клетки, возвращаться в нее, запирать дверцу и спокойно подниматься вверх. Для связи с судном устроили электрическую сигнализацию.

Долгожданный первый спектакль «Человек в клетке» состоялся к югу от острова Мадлен, неподалеку от Дакара. Почетное право участвовать в премьере выпало Тайе, Дюма и мне — гордым авторам нового изобретения. Нагрузившись баллонами, киноаппаратами и подводными ружьями, мы сошли в клетку на палубе. Грузовая стрела вознесла нас на воздух; мы судорожно ухватились за железные прутья. Болтаясь на конце стрелы, мы решили, что «Эли Монье» качает больше обычного. Помахали на прощанье нашим восхищенным коллегам и погрузились в прозрачные волны.

Вода не воздух. Она приподняла нас и прижала к потолку клетки. Мы оттолкнулись и запорхали кругом этакими неуклюжими птичками. Судно мерно покачивалось, дергая трос с клеткой. Мы стукались о прутья то головой, то ногами, то всем телом. Чем длиннее трос, тем более рискованные прыжки выделывала стальная клетка. Баллоны колотились о железо; их колокольный звон гулко отдавался в воде, словно благовест, возвещающий наступление нового года.

У меня сорвало маску, и я больно ударился головой. Твердо решив не сдаваться, я вернул маску на место. Немного не доходя дна, клетка рывком остановилась и принялась раскачиваться взад и вперед. Мы держались за прутья, с тоской глядя на волю. Стайка бурых рыб-хирургов с ярко-желтыми плавниками, принарядившаяся для прогулки по зоопарку, долго обозревала нас. Потом они двинулись дальше; на смену им появилась шестифутовая барракуда. Она проследовала мимо не останавливаясь, и мы оценили ее чуткость: барракуда вполне могла заплыть между прутьями к нам. Я дал сигнал поднимать.

Наше хитроумное изобретение пригодилось только один раз, когда мы опустили клетку на дно без людей, в качестве «акулоубежища». В гости к акулам мы ходили без клетки.

В районе Дакарского порта на глубине семидесяти пяти футов наш эхолот нащупал затонувшую во время войны французскую подводную лодку. Мы нырнули. Чистенькая и аккуратная, она лежала на грунте, окруженная тучами рыб — серебристыми мальками и темными строматеусами. Дюма заплыл в тень около левого винта и встретил там нос к носу огромного промикропса, разновидность групера и родственника нашего средиземноморского меру. Сей экземпляр весил не менее четырехсот фунтов, превосходя наших старых знакомцев раз в десять. Широкая плоская голова с маленькими глазками медленно надвигалась на Дюма. Чудовищная пасть разинулась во всю ширь — достаточно большая, чтобы проглотить Диди. Он знал, что у групера нет опасных зубов, но этот великан был, кажется, способен съесть его, не разжевывая. Так поступает меру: плывя с открытой пастью, он заглатывает целиком омаров и осьминогов. Дюма был безоружен, а я плавал где-то в стороне, увлеченный киносъемкой.