Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

Возле острова Брава мы с удивлением наблюдали, как долго сидят под водой морские черепахи. В зоопарке черепахи то и дело всплывают за воздухом, здесь же, на воле, они часами отсиживались на дне. Только однажды мы увидели черепаху, которая поднялась подышать. Очевидно, обмен веществ у них настолько вялый, что потребление кислорода очень мало, кроме тех случаев, когда надо грести вовсю, спасаясь от преследования.

На глубине пятидесяти футов мы нашли широкий тоннель, пронизывающий насквозь основание островка. Заплывешь в эту темную трубу, оглянешься — и видишь изумрудное отверстие входа; дальше вглубь встречаются столбы серебристого света, проникшего сверху сквозь расщелины; наконец огибаешь выступ — и снова впереди приветливая зелень моря. У входа в грот всегда было много ярких серебристо-голубых рыб; они резвились, будто гости на свадьбе. Кстати, это сравнение очень близко к истине: здесь гуляли большие голубые каранги, брюшко рыб раздувалось от икры. Вообще-то каранги попадались нам у этого островка повсюду, стаями от четырех до тридцати штук; но здесь, в тенистом гроте, они скапливались сотнями, образуя непрерывно струящуюся серебристую массу. Появление подводных пловцов их настораживало, они окружали нас, словно гости на торжественном приеме, которые возмущенно глядят на незваных гуляк.

Мы подплывали к тоннелю потихоньку, жались в темные углы, чтобы не спугнуть рыб; так нам удалось подсмотреть брачный обряд карангов. Перед лицом одной из тайн природы, которой, быть может, до нас не видел ни один человек, мы старались держаться скромно и незаметно.

Нашим самым верным морским товарищем была трагикомическая рыба-труба; ее очень много в море у архипелага Зеленого Мыса. Лошадиная голова и несоразмерно маленький хвост соединены длинной, до двух футов, трубкой тела. Злополучная рыба-труба, или рыба-флейта, как ее еще называют, очень плохо приспособлена для движения. Бесполезный хвост и негибкое тело — серьезный изъян, и ей приходится отчаянно работать плавниками, чтобы сдвинуться с места. При этом ей как будто безразлично, как плыть — горизонтально или вертикально, торчком или вниз головой. Смотришь — из какой-нибудь расщелины в скале торчит штук десять этих жалких созданий, совсем как карандаши в стакане.

В повадках рыбы-трубы есть любопытная черта. Мы видели это много раз, так что речь пойдет не о скороспелом выводе, а о проверенном наблюдении, которое подтверждено многочисленными кинокадрами.

Если мимо проплывет более крупная рыба, скажем, рыба-попугай, рыба-ворчун, групер или лаврак, труба оставляет своих сородичей и устремляется к чужаку. Пристроится почти вплотную — либо сбоку, либо сзади — и силится не отстать, словно моля о дружбе и чуткости и обещая полную взаимность. В этом жесте нет ничего враждебного. Рыба-труба не вооружена ничем, что могло бы представлять угрозу для других рыб ее размеров, скорее она подвергает себя опасности, подходя к лучше оснащенным от природы большим рыбам. И она вовсе не хочет урвать себе кусочек от чужого обеда.

Увы, ее порыв не встречает взаимности. Подводный прохожий плывет дальше по своим делам, игнорируя рыбу-трубу, пока ему вконец не надоест докучливый спутник. Рванется вперед, желая избавиться от общительного уродца, но тот упрямо тянется следом. В конце концов недовольный предмет столь навязчивого внимания развивает полную скорость, оставляя рыбу-трубу в одиночестве, отвергнутой — в который раз…

Мы часто видели эту рыбью драму, не зная, смеяться или плакать.

Гибралтарский пролив — чрезвычайно благоприятное место, чтобы изучать морских млекопитающих. Тысячи мигрирующих китов и дельфинов ходят через узкий коридор, соединяющий Средиземноморье и Атлантику. Мы с Тайе однажды смотрели, как целые стада торопливо скользили сквозь эти ворота; в это же время под килем «Эли Монье» Дюма возился с автоматической кинокамерой, которая должна была заснять стайку резвых дельфинов, затеявших игру перед носом корабля.

Они неслись рядом с судном, выскакивая один за другим из воды и шлепаясь обратно, или быстро уходили вперед, лежа на боку и поглядывая на людей маленькими живыми глазками. Вот плывет мать с детенышем; детеныш изо всех сил старается не отставать, и они ласково подталкивают друг друга. Вдруг, безо всякой видимой причины, ряды дельфинов стали редеть, потом и последний исчез, и занавес из соленой пены скрыл морской балет.

Мы часто наблюдали этих животных, иногда ныряли с ними. Они играют в пятнашки так, словно им доступно чувство юмора. В строении дельфина поразительно много сходства с человеком. Они теплокровные, дышат воздухом, размеры и вес — почти как у человека. Доктор Лонже анатомировал дельфина на операционном столе на борту «Эли Монье». Неприятно было смотреть, когда он вынимал легкие — совсем как наши, мозг, величиной с человеческий, с глубокими извилинами, которые принято считать мерилом разумности. У дельфинов улыбающийся рот и блестящие глаза. Они общительны и обладают отчетливо выраженным чувством коллективности. Пожалуй, дельфинов в море больше, чем людей на земле [4] Несомненно, гораздо меньше. ( Примеч. ред. ) .